Я с трудом удержалась от язвительной реплики: длинные рукава и пышная юбка викторианского платья, которое я тщетно пыталась примерить, были придуманы явно затем, чтобы выводить людей из себя. Ох, и разделалась бы я с этим нарядом! Но всё обошлось, отчасти благодаря умиротворяющему запаху бергамота, а отчасти потому, что Арчи наконец соизволил помочь мне в облачении.
— Хочешь, чтобы я изучала ваш язык? — вымолвила я после того, как он затянул у меня на талии корсет. — Мало тебе, что твоя гостья задыхается, точно лещ на берегу?!
Волоча за мундштук тяжелую курительную трубку, присеменил невесть откуда Пуаро.
— Ну что, теперь понимаешь, каково мне было на поводке? — ехидно поинтересовался он, после чего с усердием принялся точить свои зубы о многострадальный джентльменский атрибут. Уже не помню, что я со злости наговорила ему в ответ, однако, когда поток желчи с моей стороны иссяк, Арчи услужливо предложил сменить корсетное платье на что-нибудь более удобное.
Четверть часа спустя мы неспешно прогуливались по набережной той самой реки Сильмарин, которая катила свои воды вдоль твердыни Арнора и насквозь прорезала город Вечнозеленый. Хотя «город» — это уж как-то громко сказано. Городок, с два десятка кварталов. Кроме реки да королевской резиденции, ничего примечательного. Отвлекшись от созерцания речного пейзажа, я внимательно посмотрела на своего спутника: на лице его играла улыбка, а в устремленном прямо на меня взгляде черных глаз мелькали хитрые огоньки.
— Ты чего? — недоверчиво спросила я. — Что, платье на мне сидит, небось, как на корове седло?
— Да нет, ты очаровательна, — беззаботно отозвался он, обнажив ровные зубы, и попытался меня поцеловать. Пижон несчастный! Дамский угодник! Если здесь у всех нравы такие, то пора сматываться, пока в их интригах не завязла. А интриг у них, бьюсь об заклад, полон двор! Как бы ни уговаривал меня Арчи, как бы ни настаивал Пуаро, уеду — только меня и видели!
— Эй-эй, коней попридержи! — отпрянула я. — А будешь вольничать, так за себя не ручаюсь! Что у нас там следующее в программе? Оперный театр? Давай, веди, показывай.
На площади, перед оперным театром, расхаживали модно одетые дамочки, обмахивались веерами пожилые представительницы знати, курили изысканный табак джентльмены во фраках. Двери театра вот-вот должны были распахнуться. Как я поняла из рассказов Арчи, здесь что ни вечер — то праздник. Каждый вечер какая-нибудь прославленная дива выходит на сцену, чтобы околдовать публику своим колоратурным сопрано да пощеголять в богатом убранстве. Опера для жителей страны Западных ветров значит даже больше, чем прием во дворце. Сами понимаете, при таком раскладе любая примадонна в два счета переплюнет короля, имя которому, кстати, Юлий.
— Арчи, Юлий, Эсфирь, — пробормотала я, проковыляв в неудобных туфлях к ближайшей скамейке. — Какие-то вы тут все разношерстные. Не местные, что ли?
— Верно рассуждаешь, не местные, — подтвердил мой спутник, присаживаясь рядышком. — Эсфирь упала к нам, как вы, с неба, и поначалу твердила, что ее родина какой-то там Израиль. Юлий — ну, о Юлие пока речь вести рано. Ты сперва сама с ним познакомься. А я… Что я? Вроде бы всю сознательную жизнь в Мериламии провел. Что твой вековой дуб, укоренился. Но бывает, снится мне диковинный сон: часы на огромной башне отбивают полдень, улицы кишмя кишат блестящими повозками, течет, сверкая, в оправе серых берегов, судоходная река… Поди разберись, где мое истинное отечество, а где — мираж.
— А откуда ж ты французский так хорошо знаешь? Где выучил? Признаться, здорово ты меня с толку сбил при первой нашей встрече. Заговорил на родном языке — я и решила, что ты врунишка.
Арчи закинул ногу за ногу и небрежно достал из кармана сигару.
— Ах, вот оно что! Ну, тут я и сам ума не приложу. Это, судя по всему, врожденное. Словно рычаг у меня какой внутри: дернуло — начал изъясняться на одном наречии, снова дернуло — переключился на другое. Я много таких языков знаю, каких у нас в Мериламии и не существует. Помнится, в юношеские годы вздумал как-то поупражняться на лекции у профессора лингвистики. Так он меня из аудитории выставил, сказал, что я тот еще шут гороховый. Ох, как надо мной однокурсники потешались! С тех пор держу свой дар (если, конечно, сии сомнительные познания можно назвать даром) в секрете. А в твоем случае… м-м-м… интуиция у меня сработала, что ли? Какое-то шестое чувство. Порой мне представляется, что языков у меня в голове роится бессчетное множество — только знай, выуживай, в каком нужда. Точно как из коробки с инструментами.
Он выпустил струйку дыма и приумолк, проводив взглядом проплывшую мимо даму в платье с непомерно пышным кринолином.
— М-да, загадки, сплошь загадки! Я ведь и Эсфирь точно так же в люди вывел. Явилась ко мне на порог, исцарапанная, в лохмотьях, а сама — ни «бе» ни «ме». Мы побывали на месте крушения ее самолета (это у них так летающие машины зовутся). Ох, как она слезами-то обливалась, как руки заламывала! Горько глядеть! Муж ее, с коим они неразлучны были, катастрофы не пережил — оставил бедняжку голодать да скитаться по долам и горам. Целый месяц продержалась Эсфирь без лимна в кармане, а потом одни добросердечные люди направили ее ко мне…
— Ты говорил, она из Израиля? — робко перебила я. — Израиль и Франция — страны моего мира. В Мериламии, выходит, о них не слыхали?
Арчи помотал головой.
— Следовательно, мы с Пуаро очутились в иномирье, — заключила я, потупившись.
— Ну-ну, к чему такая похоронная мина? Если домой задумали вернуться, так и вернетесь — никуда не денетесь. А я вам помогу! Сомневаешься? Думаешь, плохой из меня помощник? — лукаво улыбнулся Арчи.
— Нет, не думаю и не сомневаюсь. Но всё-таки, как же так: о других ты осведомлен, а о себе что же?
— Точно снеговые сугробы в памяти, — признался тот. — Белым бело.
— Плохи дела, — проронила я, и оба мы вздохнули.
После минутного молчания Арчи приободрился:
— А знаешь, что я тебе скажу: мне и здесь привольно живется. Дом есть, денежки водятся, даже тетка какая-никакая захаживает. С королем мы на короткой ноге. С чего бы мне тосковать по твоему миру?
— Да вроде бы и незачем, — согласилась я.
Задул по-осеннему промозглый, сильный ветер. Стало накрапывать. Арчи бросил окурок в урну и словно бы нечаянно прильнул ко мне, потянувшись за зонтом. Мое раздражение от него не укрылось, и он тут же поспешил заинтересовать меня новой тайной.
— К твоему сведению, — игриво подмигнул он, — у меня козырь в рукаве припрятан. В случае безденежья твой покорный слуга всё равно останется на плаву.
