В день отплытия от Южной Георгии мы увидели несколько высоких айсбергов; самый большой из них выступал из воды на 250 футов . На них не оказывала никакого действия зыбь, заставлявшая наше судно зарываться носом и загнавшая многих из нас на койки. 21 декабря застало «Терон» идущим курсом 163°, иногда мимо проплывали айсберги. В этот день в первый раз записали температуру ниже точки замерзания. На всем судне чувствовалось напряжение: все ждали появления льда! Капитан Маро ждал его, так как любил проводить судно сквозь льды; я и другие ждали льда: это было интересно и создало бы ощущение, что мы приступаем вплотную к нашей задаче; многие ждали льда, так как он должен принести облегчение — прекратить бортовую и килевую качку.
22-го днем судно вошло в полосу мелкого разрушенного льда и малых айсбергов, разбросанных по поверхности воды, насколько хватал глаз. Мы правильно истолковали это как начало льдов моря Уэдделла, но только около 6 часов дня увидели настоящий лед на 63°50' южной широты, 30°20' западной долготы. Теперь, распоряжаясь с марсовой площадки, капитан Маро повел «Терон» извилистым курсом с постоянной скоростью 10 узлов, и так судно шло в течение нескольких часов. Лед, хотя и имел толщину от четырех до шести футов, был очень рыхлый; во многих местах на нем виднелись желтые пятна от диатомей, микроскопических водорослей, особенно сильно размножающихся в летнее время. В течение следующих дней по мере нашего продвижения лед становился все толще и крепче, ледяные поля все обширнее, и некоторые имели уже по нескольку миль в поперечнике. Кроме того, разводья большей частью теперь тянулись на юг и на север, что заставляло нас отклоняться от курса к югу сильнее, чем мы намеревались. Иногда под носом судна застревал громадный кусок льда (подводная глубина которого составляла, возможно, 12—15 футов), снижая нашу скорость и мешая управлению судном. Чтобы убрать эту неудобную и непокорную массу, Маро счищал ее, где удавалось, о ледяное поле.
Пути «Терона» и «Магга Дан»
Время от времени мы убивали тюленей, чтобы создать запас корма собакам на предстоящую зиму. Большей частью это были тюлени Уэдделла, или крабоеды, но изредка попадались и тюлени Росса с курьезными толстыми и тупыми головами и коричневой окраской. Мы взяли несколько экземпляров, так как эти тюлени вообще встречались до сих пор всего раз двадцать. Остальные остались спокойно лежать на льду, нежась на солнышке.
Часто попадались императорские пингвины и пингвины Адели; первые держались важно и не интересовались нами и нашим поведением, а вторые спешили удовлетворить свое любопытство и следили за каждым нашим движением. Дэвид Пратт и еще многие из нас видели пингвинов Адели впервые, и Пратт решил поймать такого пингвина. К своему удивлению, Пратт обнаружил, что пингвин очень проворно убегал от него, кружась вокруг тороса. Скоро пингвин догадался взобраться на торос по мягкому снежному склону и, постояв наверху, пока Дэвид, проваливаясь в снегу, лез на ним, с большой скоростью соскользнул вниз на животе по другой стороне. Дэвид, будучи не в состоянии повторить последний маневр, раз за разом падал ничком, чем очень забавлял другого, пингвина, наблюдавшего вместе с нами эту сценку.
По-настоящему трудности начались 26 декабря. Прежде всего многообещающие широкие полыньи чистой воды, через которые мы проходили, кончились; судно достигло района больших торосистых старых ледяных полей; становилось все тяжелее пробираться сквозь них. День впервые после входа во льды был солнечный, видимость — хорошей. Тем более раздражало то, что мы в полдень совсем остановились. Понадобилось четыре часа на то, чтобы высвободить судно из скопления стоявших торчком обломков льда толщиной 3 фута и 12—15 футов в поперечнике. Обломки, прижатые давлением ледяных полей и сцементированные кашей битых льдинок и мокрого снега, держали судно в тисках. Нам было важно освободить судно; в нескольких ярдах впереди была чистая полынья, с которой мог бы подняться в воздух «Остер». Когда наконец удалось добраться до полыньи и Джон-Льюис делал последние приготовления к полету, вокруг за несколько минут образовался низовой туман. О вылете не могло быть и речи, и мы стали ждать следующего дня, довольные, что самолет не успел вылететь раньше, чем нас окутал туман. Через два часа вся ледовая обстановка изменилась: два больших столбообразных айсберга стали, казалось, надвигаться на судно, полынья изменила форму и уменьшилась в размерах, и в разных направлениях появились узкие разводья. При столь быстром движении льдов было рискованно пробовать взлететь на самолете с маленькой полыньи, и мы решили вернуться назад по уже пройденному пути: там открылись узкие каналы, позволявшие легко проходить сквозь льды.
К 9 часам вечера туман рассеялся. Яркое солнце отбрасывало длинные черные тени на поверхность освещенного холодным светом льда. Вскоре самолет стоял уже на воде, двигатель разогревался и моторная лодка, обслуживающая самолет, суетилась вокруг, расчищая взлетную полосу от обломков плавающего льда. На борту, на мостике и в рубке кишел народ. Джон Клейдон летел штурманом с радио, лампой Олдиса, сигнальным оборудованием, разноцветными ракетами Вери, дымовыми шашками и прочими «фейерверками». Радиорубка была наготове, за аппаратурой связи следил Ральф Лентон, Тэффи Уильяме обслуживал радиомаяк. В штурманской работал Гордон Хэслоп, отмечавший па карте положение самолета, а Дэвид Стреттон и Кен Блейклок сидели наготове, чтобы наносить на специальных листах ледовые данные по мере их поступления.
Разведка продолжалась час. За это время Джон Льюис, летевший на высоте 5000 футов , проследил полыньи, длинным рядом тянувшиеся на юго-восток, и сообщил, что они соединяются широкими разводьями. По-видимому, разводья простирались на 30 миль и, вероятно, вели и дальше к чистой воде, как показывало «водяное небо», до которого было миль шестьдесят — семьдесят. Через 10 минут после посадки самолет уже был снова на борту и судно спешно шло новым курсом.
Сначала мы продвигались хорошо, но скоро нас остановили настоящие тяжелые льды, небо затянуло и стало трудно различать путь впереди. Начиная с этого момента наше продвижение сопровождалось повторной сменой надежд и разочарований; на мгновение лед расходился, мы продвигались ярдов на пятьдесят, затем через полчаса вдруг останавливались, накрепко зажатые. «Терон» все время продолжал идти к югу, хотя уже давно было решено выбираться, идя на север. Но лед так плотно окружал нас, что не было никакой возможности повернуть судно, не было и пригодных для плавания разводий, которые бы позволили идти на север кружным путем.
