Больше всех не везет Джону, у которого образовалась флегмона на правой руке. Бедняга стиснул зубы и гребет молча, морщась от боли. Он не разрешает нам его лечить, сам мажет нарыв пенициллиновой мазью, и она помогает ему справиться с болезнью.
В этой обширной долине смерти все выжжено солнцем. Скалы накаляются днем и остывают по ночам. Иногда слышим, как они с шумом лопаются из-за резких перемен температуры, и видим, как их обломки катятся под гору и падают в Нил. Прибрежные скалы порой нависают над рекой, и огромные глыбы, трескающиеся от ночного холода, словно готовы каждую минуту свалиться мам на голову.
В сумерки горы, прежде чем сделаться темно-фиолетовыми, освещаются алым светом. Вплоть до наступления темноты Нил представляет красивейшее зрелище. В торжественном молчании вечера слышно лишь, как тихо плещется вода, набегая на плот из пальмовых бревен, на котором нубийский крестьянин перевозит охапку пожелтевшей травы для скота.
Благодаря Нилу в этой огненной пустыне все же теплится человеческая жизнь. На прибрежных скалах кое-как прилепились жалкие деревушки. Иногда из-за дюн виднеются финиковые пальмы "с подножием в воде и главою, опаленной небесным огнем". Их поят худосочные ирригационные канавки.
Как ухитряются люди не умереть здесь от голода?
Нубийский крестьянин имеет тощее поле, несколько финиковых пальм и крохотное стадо. У омда Укмы — одной из бедных деревень к югу от второго порога — нам приносят на ужин большую миску козьего молока, в котором намочена лепешка из дурры. Где вы, былые пиршества?
И все же, если бы не суданское гостеприимство, я, право, не знаю из чего мы варили бы себе обед в пути: почти невозможно раздобыть продовольствие, а наши собственные запасы на исходе — осталось немного затвердевших фиников и горстка риса. Река, правда, рыбная, но среди нас отсутствует любитель-рыболов, да и времени на ловлю в сущности нет.
Джон мне поведал, что с некоторых пор он день и ночь мечтает об обильных яствах, зеленых лугах и приятном обществе.
Наши ночи стали беспокойными. Нас изводят укусы, причем в начале мы не знали чьи. Комары исчезли, и мы не обнаруживаем следов блох или клопов. Вскоре, однако, устанавливаем, что кусают нас крохотные мошки — "нимиты", такие маленькие, что они пролезают сквозь ячеи полга, и почти такие же зловредные, как комары.
Недостаток сна и напряженная гребля в пекле пустыни начинают сказываться — ощущаем сильнейшую усталость. Но прежде чем сделать продолжительную остановку, в необходимости которой мы убеждены, надо пройти второй порог, до которого осталось с сотню километров. Затем мы окажемся в Вади-Хальфе (что означает Счастливая долина), где сможем восстановить силы.
Золотоискатели
К вечеру подплываем к Абу-Сари. Нам известно, что здесь неподалеку проживает несколько европейцев, занятых геологическими изысканиями. Мы давненько не видели европейцев и волнуемся в ожидании предстоящей встречи.
Местные жители приводят нас к глинобитной лачуге, примостившейся в нескольких сотнях метров от реки, среди нагромождения скалистых обломков.
На пороге стоит человек лет шестидесяти, седой, с брюшком. Он прихрамывает, одет в шотландскую юбочку и тельняшку, на ногах у него сандалии. Оскар Дюрхэм встречает нас, не выказывая ни малейшего удивления, словно наше появление — самая обыденная вещь на свете. Входим в его гурби: там уютно, не очень тесно. Ковры, пуфы, холодильник, столы с образцами минералов, заваленные книгами полки, где руководства по геологии и "Памятка примерного золотоискателя" соседствуют с библией и кораном, "Семью столпами мудрости" и трудами моего друга Луи Гольдинга о Моисее, заполняют все помещение.
Предупрежденный о нашем приезде, появляется второй человек, похожий на заговорщика ирландец Падди Бишоп, двадцати восьми лет, с пышной шевелюрой, на которой примостилась маленькая английская кепочка.
Два обнаруженных нами оригинала живут совершенно одни, пребывают, так сказать, в томительном уединении. Падди встречает нас с изъявлениями восторга, идущими вразрез с чисто британской сдержанностью его товарища. Вот уже полгода, говорит Бишоп, как у них не было посетителей. Оскар с гордостью присовокупляет, что он около тридцати лет не был в Европе и что, открыв эту пустынную обитель, обрел, наконец, вожделенный покой. Он читает, пробавляется случайными заработками, собирает камни. Падди ведет изыскания и руководит бригадой бурильщиков. С перевозкой руды справляется одно грузовая машина, с ее переработкой — небольшая электрическая установка.
Мы напали на золотоискателей. Падди приглашает нас к себе. Поднимаемся по каменистой тропинке на возвышенность, где он построил прямо на скале гурби из необожженных кирпичей. Рассевшись на обтесанных топором лавках, пьем из жестяных кружек какой-то крепкий напиток, от которого дерет горло. Чувствуем себя так, словно очутились в гостях у золотоискателя в Клондайке или Трансваале.
Наш хозяин хлопочет, открывает одну за другой банки консервов, которых хватило бы, чтобы накормить целый взвод, и без устали говорит, говорит... В Абу-Сари ему так редко удается поговорить.
На следующий день нас увозят на грузовике в пустыню: мы едем по иссушенным, окаменевшим от солнца ложбинам. Дорога обозначена кучками камней, насыпанных на некотором расстоянии друг от друга, так что нет риска заблудиться. Взобравшись на вершину какого-то склона, машина останавливается. Здесь идет разведка. Контуры обширных прямоугольников разведанных площадей выложены камнями. Поднимаемся еще выше. Вдоль хребта тянется ряд наполовину засыпанных колодцев.
— Здесь работали бельгийцы, — объясняет нам проводник. — Они пришли сюда лет сорок назад, занялись разведкой, потом все забросили. Не хватило упорства.
Дальше видна выемка в скале. Внимательно приглядевшись, можно ясно различить следы кайла на камне.
— Это осталось от египтян. Рабочие фараонов разработали этот рудник. Они делали углубления, которые вы видите перед собой, выламывали глыбы кварца, выбирали из них крупные самородки, а остальное бросали.
Он передает нам отбитый кусок кварца.
— Вот, посмотрите. Они не умели дробить породу. Ясно, что после них есть еще чем поживиться. Как тут не быть золоту?!
Бригада рабочих грузит на машину обломки породы из античного рудника. В углублениях темно-фиолетовой глыбы с зелеными и желтыми прожилками осела мелкая золотистая пыль. Осторожно собираем несколько щепотей этого блестящего порошка. Падди жестом останавливает нас.
— Не стоит стараться. Собранное вами — что угодно, но не золото.
