В три часа ночи спряталась луна, стало совершенно темно. Туркевич шел впереди и, освещая фонариком поднебесную Гору, искал и находил путь!
После каждой остановки Мысловского все труднее было сдвинуть с места. Главное — сдвинуть, потом он пойдет. Как же он устал, как, вероятно, болели обмороженные руки! Он обижался на неловкое слово, долго бурчал, но шел!
— Иди, иди, Эдик! Там чай внизу, Эдик! Горячий чай! Там палатка внизу! Там ждут!
Там, в палатке, ждали.
Иванов и Ефимов сидели в палатке пятого лагеря, ничего не зная. Рации у них не было, и о происходившем на Горе они могли только гадать. Ветра нет, луна. Погода хорошая — восходи! Но это трезвые и опытные альпинисты. Они, взвесив все «за» и «против», рассматривают свой шанс как один к сотне. Действительно, неизвестно, в каком состоянии придут Балыбердин и Мысловский. С каждым часом надежда на благополучный исход убывает и убывает. По расчетам Иванова и Ефимова, кто-то или все вместе должны вернуться к полуночи. Они готовят ужин, горячий чай (не обманывали Эдика!). Временами Ефимов высовывался из палатки и кричал в ночь, но никто не отвечал. Был момент,
когда они хотели выйти навстречу, но бессмысленность затеи остановила их…
Они сидели в палатке, ждали и экономили кислород. Только если они не тронут штурмовой запас, у них сохранится возможность выйти на вершину.
Пятый лагерь, как вы помните, стоит в двух примерно веревках от Западного гребня. Ни первая, ни вторая двойки не оставили метки на повороте. Если в темноте они проскочат место, где сворачивать, и уйдут вниз по гребню, ни Мысловскому, ни Балыбердину не хватит сил подняться опять, и тогда уже ни Туркевич, ни Бершов, ни Иванов, ни Ефимов им не помогут…
«Я включаю приемник и ловлю Москву, — пишет в дневнике Иванов. — В конце выпуска неожиданно слышим сообщение: «Сегодня в четырнадцать часов тридцать минут двойка советских альпинистов впервые поднялась на высшую точку планеты — Эверест, 8848 метров, по новому сложному маршруту — по контрфорсу Юго-западной стены…» В Москве сейчас ломают голову. Двое? Почему двое, когда хотели восходить четверками? Кто эти двое и где другие двое? Почему не сообщили фамилии? А раз так много вопросов, значит, что-то не в порядке. Так, разумеется, думали люди, хорошо знающие альпинизм, и родные. Для них мы не просто участники восхождения на Эверест, а дети, отцы, мужья, которых ждут дома живыми и здоровыми».
Наступило 5 мая… Иванов с Ефимовым, предположив, что до рассвета четверо, возможно, закопаются в снег, решают ложиться. Хоть немного поспать. Завтра в любом случае их ждет большая работа. Они могли спать без кислорода, но стоило закрыть глаза, как их начинал душить кашель, дыхание прерывалось и судороги сводили мышцы. Высота явилась к ним с визитом ночью… Но и без сна им не обойтись, если завтра идти на штурм.
Сон в пятом лагере — не отдых, это говорили все. Ночевка выматывает на этой высоте почти так же, как работа, но отсутствие сна вынимает из запасников организма последние силы. В палатке они нашли на три четверти опустошенный кислородный баллон. И одному бы этого кислорода было мало для ночлега, но они вдвоем присоединили шланги и заснули моментально. Подача кислорода была минимальной, а может быть, и вовсе символической. Возможно, мизерная доза ничего не добавляла легким и сердцу, но она защищала психику. Сознание отметило: кислород есть, можно довериться ночи. Будильник им не понадобился, чтобы не проспать утро. Оранжевое тело баллона лежало между ними бездыханным. Кислород кончился, сознание включилось. Опасность! Они проснулись в три часа утра. В палатке кроме них никого не было. Двадцать часов назад вышли к вершине Мысловский с Бапыбердиным, девять часов назад покинули палатку Бершов и Туркевич.
Опять высовываются из палатки, и опять тишина. За стеной холод и темень, луна зашла….
С рассветом, решают они, надо выходить на помощь, а пока разжигают примус и начинают готовить чай и кашу. Это долгое занятие. Набрать
64i снега, растопить его, вскипятить. Просто так, без подготовки, ни чай, ни кашу не сваришь — вода кипит, но там не то что ста, а и восьмидесяти градусов тепла не наберется… Еду можно приготовить только в автоклаве, который сработал Сережа Ефимов. По его же покрою сшиты и пуховки и жилеты для участников гималайской экспедиции. Сейчас сидят они с Валей Ивановым в жилетах его фасона, варят в его автоклаве кашу с икрой, поскольку соли не нашлось, и вдруг слышат крики…
Пять часов тридцать минут! Четверке еще полчаса хода, но уже ясно, что живы!
Двое уставших и двое уставших смертельно, но все идут своими ногами. У Володи Балыбердина закончился кислород, и он вновь без кислорода. И Сережа Бершов без кислорода, но это уже не имеет значения!
Ефимов высунулся по пояс из палатки, что-то кричит. Иванов изнутри теребит его:
Все идут?
Все!
Праздник! Самое страшное, что может быть, — это обморожение, но это уже не самое страшное. Первым в палатку ввалился Бершов.
Живы?
Живы!
Были?
Были!
Потом появился Туркевич, Мысловского и Балыбердина буквально втаскивают в палатку. Все возбуждены. То, что сделали сначала Балыбердин с Мысловским, а затем Бершов и Туркевич, в обиходе называют спортивным подвигом. Я не сторонник очень громких фраз и наименований, но то, что произошло, ей-богу можно так назвать. Первая двойка в нечеловеческих условиях, проложив путь от четвертого лагеря в пятый, установив лагерь, проложила первую тропу к вершине. Двадцать три часа в лютом холоде один без кислорода, другой с кислородом беспрерывно работали на высоте начиная от 8500 метров до вершины и обратно. Удивительно, что они выдержали это.
«Не знаю, сколько еще времени я мог бы проработать, — запишет Балыбердин в своем дневнике. — Когда у меня кончился кислород (речь идет о кислороде, который принесли Бершов с Туркевичем и который кончился задолго до лагеря V), я отдыхал через каждые несколько метров. Казалось, что в палатку я вполз на самом последнем пределе. Но где этот последний предел? И что после него? Никогда за всю свою альпинистскую жизнь я не был так близок к концу. И до сих пор не могу толком понять, в чем причина, где ошибка?»
Восхождение Бершова и Туркевича можно назвать, раз уж мы употребляем эффектные слова, феерическим. Мало того, что помогли первой связке, они еще буквально взлетели на вершину. Всего на дорогу вверх и вниз у них ушло одиннадцать с половиной часов, а ведь они в течение добрых семи часов помогали спускаться Мысловскому и Балыбердину…
В палатке стало очень тесно. Мысловский и Балыбердин утомлены страшно, глаза косят, язык еле ворочается, они замерзли настолько, что не могут сами раздеться. Всей четверкой снимали им ботинки, растирали ноги. У Эдика кончики пальцев почернели, в некоторых местах кожа лопнула… Их напоили горячим чаем и уложили отдыхать.
