На первых порах главной задачей инспекторов было истреблять опасных зверей. Они убивали львов, ставших людоедами, стреляли взбесившихся слонов. Сопровождали также очередных «охотников», которые приезжали, чтобы обратить кучу денег в кучу окровавленных трофеев. Потом наступила пора, когда первейшей заботой инспекторов стало не дать животным полностью вымереть. Сотрудники национального парка, как могли, боролись с заболеваниями, преследовали браконьеров и хватали их тысячами. Собирали и уничтожали ловушки и самострелы. Сражались с засухой, с наводнениями, с добытчиками слоновой кости и рога носорогов. Словом, всячески старались наладить охрану животного мира.
Теперь все проблемы основательно изучены и никого уже не поражают. Старые трудности еще не изжиты, и ситуация остается угрожающей, но хоть планы позволяют на что-то надеяться. В конце концов всегда настает время, когда после многолетних лобовых атак начинают подумывать об обходных маневрах. Прежде инспектора боролись с браконьерами, не обладая надлежащими средствами для такой борьбы. Ныне предложены планы, как увеличить эти средства, как добиться того, чтобы национальный парк был, так сказать, источником не только красоты, но и белка, как превратить браконьеров в надсмотрщиков, с выгодой использовать избыточный прирост стад, принимать туристов и пускать в оборот их деньги, как сделать сокровищницей крупную дичь, кое-где ставшую тяжелой обузой.
Все это будет нелегко осуществить. Попытки управлять природой наталкиваются на ожесточенное сопротивление самой природы. В Кении вымирающих от жажды слонов удалось обеспечить водой. Они быстро ожили и, освобожденные от необходимости постоянно искать источники, принялись опустошать возделанные районы. До сих пор какой-то непонятный импульс побуждает сотни слонов сдирать кору с баобабов, обрекая деревья на погибель. Они сами уничтожают среду, от которой зависит их жизнь.
Незнание — великая беда. Чтобы придумать обходный маневр, надо проникнуть в суть проблемы. Почему слоны воюют с баобабами? Как часто можно лишать животных водопоя, принуждая их переходить на новое место? Чем вызваны миграции гну? Нередко они оставляют хорошие пастбища с водопоем и переходят в худшие районы. Почему? Сколько съедает за день лев, часто ли он испытывает потребность в пище и почему численность стаи колеблется, хотя мяса вдоволь? Большинству заболеваний животных присвоены немудреные названия, какими люди обозначали свои собственные недуги в ту пору, когда еще не знали причин, а только пагубные следствия. Наука и медицина должны помочь решить проблему крупных животных. Только в 1961 году в Серенгети приступил к работе первый научный сотрудник на штатной должности. Только в начале 1962 года появилась маленькая лаборатория. Перед ней — непочатый край работы. Незнание так велико, что научным сотрудникам — их теперь четверо, наверно, труднее всего решить, не как работать, а с чего начать.
До сих пор не установлено даже, сколько именно крупных животных обитает в Серенгети. Ошибка в последних данных может достигать 100 тысяч и больше голов. Подсчеты проводились с маленьких самолетов, которые летали в намеченные районы и кружили над каждым стадом. Прибегали к аэрофотосъемке, забираясь повыше на более мощных машинах, а затем не спеша учитывали пятнышки и точки, зафиксированные камерой. Наконец учетчики просто объезжали всю область на автомашинах. Участники всех этих затей трудились очень прилежно, однако итог каждой очередной переписи заметно отличается от предыдущей.
Например, «по грубым подсчетам» Пирселла, в 1956 году в Серенгети обитала 101 тысяча гну. В 1957 году Свиннертон «весьма приблизительно» определил их численность в 180–200 тысяч. Отец и сын Гржимеки в 1958 году насчитали с воздуха 99 481 гну. Тремя годами позже Толбот и Стюарт, произведя аэрофотосъемку, сообщили цифру — 221 699 гну. Такой же разнобой видим в подсчете с воздуха поголовья зебр. У Гржимеков итог — 57 199, у других — 151 006. Гржимеки видели 5172 антилопы топи[14], Толбот и Стюарт — 15 766. Причин расхождения много, такие огромные стада трудно подсчитывать, тем не менее очень важно возможно точнее установить их истинную численность[15].
Нас особенно интересовали наблюдения над популяциями, так как в этом деле аэростат, сдавалось нам, мог бы сыграть важную роль. Казалось бы, привязной аэростат, запускаемый в воздух в любой точке и позволяющий пассажирам спокойно обозревать ландшафт с высоты, скажем, трехсот метров, сулит большие преимущества перед самолетами и автомашинами. Мы должны были проверить свою догадку на практике. Однако не это больше всего занимало наши мысли, когда мы возвращались из очередной вылазки. Незабываемые картины вызывали у нас одно пламенное желание — сделать все, чтобы помочь сохранить Серенгети. То это были тридцать тысяч спугнутых кем-то гну, которые с грохотом промчались мимо нас, то стая бегущих по следу гепардов, или детеныш зебры на фоне бездонного неба, или топи — одинокий сторож на бугорке. Куда бы мы ни поехали в Серенгети и что бы ни происходило, всегда в памяти на всю жизнь оставалось чудесное зрелище. Мы приезжали вечером в лагерь, опьяненные впечатлениями, а душа жаждала еще. Как и все, кто попадает в этот национальный парк, мы с первой минуты стали его поборниками. Серенгети наследство, которое нельзя расточать. Серенгети надо спасти, каких бы трудов это ни стоило; нельзя допустить мысли о его гибели. Если кто-нибудь думает иначе, пусть побывает там и приобщится к этой сокровищнице.
К тому времени, как мы добрались до Серенгети, я успел довольно хорошо узнать своих товарищей. Я не уставал благодарить судьбу за таких спутников и с радостью отмечал, что нам удалось совсем обойтись без обычных для экспедиций споров и раздоров, настолько обычных, что я спрашивал сам себя, как это мы ухитрились их избежать. Очевидно, все дело в чередовании опасных переделок и напряженной работы. Мелочное раздражение, бич небольших замкнутых групп, копится постепенно. А что успело накопиться, сразу рассеивается после успешного поединка с грозной опасностью — такой, как восходящие воздушные течения над Рифт-Валли. Способность злиться по пустякам не выживает в такой обстановке, для нее просто нет места.
А впрочем, не возвожу ли я напраслину на моих товарищей? Что-то подсказывает мне, что Дуглас в любой обстановке нашел бы способ не тратить своей энергии на пустые препирательства, Ален же предпочел бы заняться чем-нибудь другим. Проверить эту догадку мне не пришлось — не было случая. Флегматичность Дугласа была просто непостижима. Как-никак, мои трюки с шаром сплошь и рядом подвергали его жизнь опасности, однако он ни разу не вмешался в вопросы пилотирования, считая, что аэронавтика — мое дело, а его дело — съемки. Сверх того, он явно был не способен таить в душе обиду. Однажды я бросил его на дороге под палящим солнцем, чтобы съездить за каким-то болтом. Я обещал обернуться за пять минут, но в пути случился прокол, а запасная шина оказалась не накаченной. Как назло, и болт не сразу нашелся. В итоге прошло больше двух часов, прежде чем я вернулся к Дугласу, которому даже негде было укрыться от зноя. Насколько мне помнится, между нами развернулся такой диалог:
