В Германии проселочные дороги обсажены фруктовыми деревьями. Ничто не может помешать мальчишке или взрослому остановиться и нарвать плодов — кроме сознательности. В Англии подобное положение вещей вызвало бы бурю негодования. Дети бы сотнями мерли от холеры. Медики сбились бы с ног, пытаясь справиться с естественными последствиями обжорства кислыми яблоками и зелеными орехами. Общественное мнение потребовало бы, чтобы эти деревья в целях безопасности были обнесены забором. Садоводам, пожелавшим таким образом сэкономить на заборах и оградах, не позволили бы сеять по стране болезни и смерть.
Но в Германии мальчишка будет миля за милей шагать по безлюдной дороге, обсаженной фруктовыми деревьями, чтобы в дальней деревне купить груш на пфенниг. Пройти мимо неохраняемых деревьев, ломящихся под тяжестью спелых плодов, покажется англосаксу непростительной глупостью, идиотским нежеланием воспользоваться благостными дарами, которые тебе преподносит Судьба.
Не знаю, так ли это на самом деле, но, если судить по моим наблюдениям, в Германии человеку, осужденному на смерть, дают кусок веревки и велят повеситься. Это избавит государство от лишних хлопот и издержек; я вижу, как немецкий преступник берет этот кусок веревки, идет с ним домой, внимательно читает прилагаемую инструкцию и начинает, шаг за шагом, выполнять ее у себя на темной кухне.
Немцы — хороший народ. В целом, наверное, лучший в мире: дружелюбный, бескорыстный, добрый. Я уверен, что подавляющее большинство немцев попадают в рай. И действительно, сравнивая их с другими христианскими нациями, невольно приходишь к выводу, что рай в основном немецкого производства. Но мне непонятно, как они туда попадают. Ни за что не поверю, что душа отдельно взятого немца рискнет в одиночку пуститься в дальний перелет и наберется смелости постучать в ворота св. Петра. Я думаю, что их доставляют туда небольшими партиями под присмотром покойного полицейского.
Карлейль сказал о пруссаках — и это можно распространить на всю немецкую нацию, — что одна из их главных доблестей — способность к муштре. О немцах можно с уверенностью сказать, что этот народ пойдет в любое место, куда ему велят, и сделает все, что ему прикажут. Вымуштруйте его для работы, пошлите в Африку или Азию под присмотром начальства, и из него выйдет превосходный колонист, смело смотрящий в лицо трудностям, а если прикажут, то и дьяволу он столь же смело посмотрит в лицо. Но первопроходец из него вряд ли получится. Брошенный на произвол судьбы, он скорее всего зачахнет и погибнет, но не из-за отсутствия сметливости, а просто из-за недостатка уверенности в себе.
Немец слишком долго был солдатом, и тяга ко всему военному у него в крови. Воинской доблести у него хоть отбавляй; но военная подготовка имеет и свои недостатки. Мне рассказывали об одном немецком слуге, недавно демобилизовавшемся из армии; хозяин велел ему отнести письмо в один дом и дождаться ответа. Время шло, а слуга не возвращался. Обеспокоенный хозяин был в недоумении и отправился на поиски. Слугу нашли у дома, куда его послали; ответ он держал в руке. Он ждал дальнейших приказаний. История похожа на анекдот, но лично я верю, что так могло быть.
Удивительно, что человек безвольный, как малое дитя, стоит ему надеть мундир, становится разумным существом, способным принимать решения и проявлять инициативу. Немец может управлять, им могут управлять, но управлять собой он не способен. Каждого немца надо выучить на офицера, а затем отдать под свою же команду. Нет сомнений, он будет отдавать себе приказы, преисполненные мудрости и благорассудства, и сам же следить, чтобы они выполнялись точно и в срок.
Формирование характера немца в этом направлении возложено, конечно же, на школу. Долг немца — постоянно учиться. Это светлый идеал, к которому должен стремиться любой народ. Но не будем спешить перенимать передовой опыт, прежде посмотрим, что такое «долг». Немец понимает его как «слепое подчинение каждому, кто носит форменный мундир». Это полная противоположность представлениям англосакса; а так как и англосаксы, и тевтоны процветают, в обоих подходах есть что-то положительное. До сих пор судьба благоприятствовала немцу — им исключительно хорошо управляли; если так и дальше пойдет, то менять свои воззрения ему не придется. Все беды начнутся, когда по каким-то причинам откажет машина управления. Но, может быть, в том-то и заключается достоинство такого подхода, что он обеспечивает бесперебойные поставки хороших правителей, и скорее всего это действительно так.
Я склонен считать, что как торговец немец, если его темперамент не претерпит радикальных изменений, всегда будет позади своего англосаксонского конкурента, и виной тому — его добродетели. Для него жизнь — нечто большее, чем просто погоня за деньгами. Страна, в которой банки и почтовые конторы закрываются днем на два часа, чтобы служащий мог сходить домой и не торопясь пообедать в кругу семьи, а на десерт еще и вздремнуть, не имеет никакой надежды, а может быть и желания, выдержать конкуренцию с нацией, которая ест стоя и спит с телефоном в изголовье. В Германии нет или, по крайней мере, пока нет заметного классового расслоения общества, и жизнь не превратилась в смертельную схватку за место под солнцем, как это наблюдается в Англии.
За исключением круга земельной аристократии, куда пробиться невозможно, со званием считаются мало. Фрау Профессорша и фрау Слесарша каждую неделю встречаются в кафе за одним столиком и делятся сплетнями на основе взаимного равенства. Ливрейный конюх и врач чокаются кружками в своей любимой пивной. Преуспевающий строительный подрядчик, снарядив для загородной поездки вместительный фургон, приглашает с собой своего десятника и портного с семьями. Каждый вносит свою долю выпивки и закуски, и все они, возвращаясь домой, поют хором одни песни. Пока такое положение вещей не изменится, никто не станет тратить лучшие годы жизни на то, чтобы сколотить состояние для обеспечения своей маразматической старости. Его вкусы, а чтобы быть точнее, вкусы его жены — непритязательны. Он любит, чтобы стены его комнаты были обиты красным плюшем; он любит, чтобы было много позолоты и лака. Но так уж ему нравится, и не думаю, что это большая безвкусица, чем помесь незаконнорожденных потомков елизаветинской эпохи с самозванцами эпохи Людовика XIV, и все это залито электрическим светом и заляпано фотографиями. Случается, он приглашает местного живописца для росписи фасада, и на свет Божий является кровавая битва, многие эпизоды которой помешала изобразить входная дверь, вобравшая значительную часть нижнего пространства, а у окон спальни, подобно ангелу, вьется Бисмарк. Но он весьма охотно ходит в картинные галереи полюбоваться своими старыми мастерами, а так как, что такое «гордость домашней коллекции», в «Фатерланде» еще не знают, он не расположен сорить деньгами, превращая свой дом в антикварную лавку.
