Вечером нам сообщили, что мара-фонщики собрали для «Урании-2» 900 долларов. Народ хотел посмотреть на яхту, и вечером мы принимали гостей и рассказывали про экспедицию. Было видно по реакции посетителей, что после привычных шикарных апартаментов «Шулейкина» и «Мультановского», «Урания-2» больше соответствовала образу Антарктики. Бродя по палубе среди вант и мачт и посматривая на горы и ледники сквозь такелаж, народ получал удовольствие от своей причастности к истинным приключениям и не жалел слов, высказывая свои чувства. Для нас же это был последний вечер на «Беллинсгаузене», на следующее утро был намечен отход. Было действительно грустно прерывать праздник, это чувствовалось и на прощальном вечере.
А утром, несмотря на то, что мы условились выходить сразу же после завтрака, пошли неучтенки и сбои в системе — мы за четыре дня пребывания на станции вросли в коллектив настолько, что оторваться враз так и не смогли. Во-первых, все вдруг вспомнили о том, что нужно отослать открытки домой с чилийской станции. Дальше выяснилось, что Боцман оставил вчера в сауне сушить свои кроссовки и теперь не мог их оттуда вызволить, так как там с утра парился женский персонал станции Чили и парилку по этой причине почему-то нужно было обходить стороной. Меня не смутило то, что там парилась внучка Пиночета, и я попросил Олега вызволить из бани боцмановс-кие кроссовки. Олег, как хороший знакомый дам и знающий в необходимом объеме испанский язык, вернулся из бани, невозмутимо держа в руках кроссовки. Все было готово к отходу. В торжественной обстановке при огромном количестве полярного народа Константин Константинович произнес жаркое напутствие и вручил нам в красивой коробке бутылку водки. Она выскользнула из коробки, которую я держал, упала на камни и не разбилась!!! Пока мы плыли к яхте и мучились с отдачей швартовых с буя, полярный народ стоял кучкой на берегу и никуда не расходился. Наконец, когда мы под-. няли паруса, с берега долетела отчетливая команда Константина: «Оружие… заряжай!» — и после отчаянной пальбы в небо до нас долетела следующая резкая команда: «Сдать оружие!» Мы сделали прощальный круг под возгласы провожающих и пошли на выход из залива. С берега нам долго махали наши друзья, а наши сердца уже предвкушали одиночество. Отвечая им, мы все больше и больше ощущали рубеж, где кончалась беззаботная жизнь и начиналась новая, полная неизвестности, длиной в несколько тысяч миль в Южном Океане. Над Антарктидой белым молчанием нависла осень, и мы уже крепко опаздывали.
Опять знакомый шелест, с каким «Урания-2» режет воду. Мы идем широким проливом Брандсфилд, справа по борту белыми шапками застыла цепочка Шетландских островов, и пока яхта идет, они разворачиваются, открывая нам свои спрятанные бока. Собственно, до выхода в море Беллинсгаузена нам предстояло пройти на юго-юго-запад вдоль всего Антарктического полуострова через многочисленные острова и проливы, там где лежала настоящая Антарктида, с ледниками, айсбергами и дрейфующим льдом. Это был Архипелаг Палмер, куда мы и направили свою яхту.
На нашем пути, в шестидесяти милях от Кинг-Джоржа, лежал остров Десепшен, и вскоре он появился черным углем на белых пространствах Антарктики. Остров Десепшен — это большой вулкан, восемь миль в диаметре, внутри которого в самом кратере плескалось море. Зайти на яхте в кратер можно было через узкий пролом в скалах шириной в несколько десятков метров. Внутри кратера глубины были более чем достаточные, и мы туда сунулись. Мы осторожно пробирались вдоль кроваво-коричневых, переходивших в синеву скалистых склонов, которыми обрывался внутрь сам кратер. В некоторых местах, там, где магма задержалась на пологих склонах, она была представлена невероятной расцветкой, здесь были намешаны в основном красные, синие и черные цвета. Крутые склоны были черны, там расплавленную породу поглотило море. Сам вулкан молчал уже не одну тысячу лет, но горячие гейзеры до сих пор били по периметру кратера, море парило, и скалы едва проступали через белесую муть пара. Мы делали круги внутри кратера и соображали, как бы нам приспособиться и искупаться в горячей воде. Дело усугублялось резким ветром с северо-запада, который обрушивался со склонов, сметая с них снег и швыряя его в наши паруса. «Урания-2» под небольшой парусностью металась между скал, не оставляя времени для раздумий. Не хотелось отказываться от задуманного, но осуществить это было невозможно. Мы развернули лодку и пошли на выход. Выскочив из кратера, мы увидели «Профессора Шулейкина», который подвез туристов к острову. Мы переговорили с капитаном на 72-м канале связи и разошлись от Десеп-шена в противоположных направлениях, он — через пролив Дрейка в Ушуаю, а мы — дальше на юг. Еще долго мы видели его. Корабль уходил, потом превратился в айсберг на горизонте, а через несколько минут, когда я снова взглянул в ту сторону, корабля уже не было. А нам еще нужно было градусов на пять спуститься к югу и оттуда выходить на запад.
Пошли легкие склоки между экипажем и Боцманом. Инициатор — Дима.
Когда он готовит, то берет продукты какие вздумается и в любых количествах, без ограничения. Хуже этого для Боцмана придумать нельзя. Он начинает ругать Диму, тот грубо огрызается, добавляется еще пара посторонних возгласов в этом споре, что доводит Боцмана, сидящего на мешках продуктов, до истерики. Он втягивается в общий спор и начинает ругаться с мужиками, которые в отношении к жратве и так большие молодцы. Видя, что не на шутку распалились обе половины, я поговорил отдельно с Димой и отдельно с Боцманом. Диме внушал наши новые правила, появившиеся на перегоне до Ушуаи, состоящие в том, что жратву нужно растянуть до Австралии, как минимум, потому что даже там ее покупать будет не на что. Сашку попробовал уговорить относиться к этой проблеме хотя бы мало-мальски философски, стараться терпеть чужие мнения и лишний раз не нервничать. Уставшие, лишенные прежней прыти, мы, тем не менее, шли дальше и вступили в тяжелый период, где самыми неприятными могли оказаться даже не внешние трудности, а психологические неувязки.
Стали чаще встречаться айсберги и отдельные льдины. Айсберги менее опасны, потому что они видны постоянно и даже ночью, и мы в силах избежать столкновения. Льдины тоже неплохо видны, но только днем, ночи же проходили в напряжении, в постоянном предчувствии удара. Полная темнота в конце февраля на этой широте была четыре с половиной часа, и мы восстановили прожектор, который подарили нам наши моряки в Мар-дель-Плате, и теперь держали его в кокпите под рукой у рулевого.
Пролив Брансфилд кончился вскоре после Десепшена, и теперь мы шли между островами Архипелага Палмер более узким проливом Крокер. Это были скалистые, покрытые ледниками острова, лежащие по обоим бортам «Урании-2». Горы были серьезные, некоторые доходили до трех тысяч метров, их вершины были у нас над головой, остальные пики возвышались до полутора тысяч метров и были настолько отвесны, что не держали снега. Их в основном черный цвет доминировал в небе, а ниже господствовали лед и снег, у подошвы же в темно-синем море застыли голубые айсберги. Пролив Крекер был намного уже Брансфилда. В нем лежали айсберги, и яхта шла между ними. Мы долго не могли приспособиться в оценках высот, и далекий осколок льда, когда мы подходили к нему вплотную, оказывался айсбергом высотой в пять наших грот-мачт. Ветер был с кормы и не доставлял нам особых хлопот, и мы могли наслаждаться незнакомой нам природой. Капитан «Мультановского» после того самого кросса сказал нам следующее: «Там настоящая Антарктида. Она не похожа на это», — и махнул рукой в сторону острова Кинг Джорж. Теперь, лавируя между островов и отыскивая пути среди айсбергов, я вспомнил эти слова, сказанные всего-то три дня назад, а казалось, уже прошло гораздо больше времени. Сейчас мы обходили остров Винке по проходу Неймайер и шли к его северо-западной бухте, где на наших картах крестом была отмечена якорная стоянка. Особенность этого плавания заключалась в том, что на этот район, куда мы забрели, нормальных карт у нас не было. Были отдельные выкаперовки с карт «Шулейкина» и то без сетки координат по периметру карты. Объяснялось это тем, что по первоначальному плану мы намеревались с «Беллинсгаузена» выходить в море и там по чистой воде валить дальше на юг, держа все острова Антарктического полуострова слева по борту. Это был безопасный, но менее интересный вариант. Но в последний день на Беллинсгаузене под впечатлением рассказов капитана с «Шулейкина» мы решили идти вплотную к полуострову, между островами, внутренними проливами. Начинало темнеть, хода были хорошие при галфвинде, и мы гнали по проливу и торопились. Уже в сумерках мы проскочили мимо захода в узкий, на две трети засыпанный лавиной ледяной фьорд и проследовали дальше, будучи в больших сомнениях, что это был наш вход в гавань. В итоге мы заблудились в рукавах и проливах, и ночь поймала нас в самом неудобном месте: яхта оказалась запертой с севера островом Винке, а с юга — тремя айсбергами, дрейфующими в проливе, каждый величиной с Красную Площадь. Можно было ломануться резко вправо, на выход в море Беллинсгаузена, но до его спасительного чистого пространства было не менее тридцати пяти миль, густо усеянных каменистыми островами и айсбергами. Ночью через это идти не хотелось. Уже в темноте мы скинули паруса и легли в дрейф. Мы не были уверены, что в нужный момент сможем запустить двигатель, поэтому завелись и оставили работать его на низких оборотах. Боцман, с которым мы разделяли ночную вахту, заверил меня, что он «все просек», и остался смотреть в оба и чуть что обещал «орать дурниной», если айсберг вдруг задумает нас давить или, что хуже, нас понесет на скалы. И я задремал на диване в рубке. Мне опять приснился сон, что я выпрашиваю погоду на ночь без ветра и течений, причем вижу, что еще чуть-чуть — и я договорюсь. Действующих лиц не было видно, но сам торг очень походил на разборки в аргентинской префектуре. Что может быть хуже болтанки вблизи земли в кромешной тьме? И даже когда не было ветра, яхту носили вблизи скал приливно-отливные течения, и мы не знали, сколько там под килем. Как же по сравнению с этим было хорошо в открытом море. Во всяком случае, по ночам. Когда я проснулся и выполз наружу и увидел силуэты гор и айсбергов, я понял, что обстановка изменилась и нас снесло, или айсберги снесло. Сашка бодро доложил обстановку, и я понял, что он приспособился определяться в темноте и знал, кого куда дрейфует. Он предлагал убежать от айсбергов, к которым нас вынесло, теперь мы видели над головой их неровные верха и совсем рядом белую полосу прибоя и слышали грохот волн, разбивающихся о лед. Мы дали ход и «потяпали» вдоль айсбергов в черную дыру пролива. Прошло минут двадцать пять, прежде чем мы вернулись к тому месту, от которого начался дрейф, и Сашка, стоя на носу, вглядывался в темень, пока я рулил. От айсбергов ушли, зато приблизились береговые скалы, но Сашка и тут каким-то чутьем мерил расстояние до них и говорил, что все нормально, и я верил ему. Кое-как перекантовались ночь, а когда рассвело, увидели совсем рядом тот узкий и длинный залив под защитой высоких берегов, который проскочили вчера в темноте.
