Мы были очень рады вернуться домой и увидеть, сколько всего сделано с тех пор, как мы уехали отсюда в сентябре. В данный момент работы приостановились, поскольку температура упала ниже нуля. При всем при этом Мартин заверил нас, что строительство закончат в срок и, когда мы приедем сюда в июне, чтобы в большой компании отпраздновать мой день рождения, дом уже будет готов. Софи заявила, что если мне не понравится садово-парковый дизайн ее авторства или они не успеют с площадкой для игры в мяч, я могу зажарить ее в печи вместе с молочным поросенком, которого мы собирались приготовить на праздник. Я потребовал, чтобы она записала эти слова на бумаге и поставила подпись.
Два дня спустя вечером мы уже сидели в поезде, мчавшемся в сторону Рима. Закинув вещи в гостиницу, мы на всех парах полетели в чудесную тратторию «Maccheroni», расположенную рядом с пьяцца Навона — там буквально рукой подать. Насытившись, мы пошли бродить по улочкам и любоваться зимним Римом. Поток туристов схлынул, и сейчас в городе оставались в основном только его жители.
На следующее утро в восемь часов я направился в бар, расположенный за углом. Он оказался битком набит людьми, заскочившими туда по дороге на работу. Дождавшись своей очереди, я заказал cappuccino caffe dopio. Каждое утро перед занятиями мне приходилось выпивать чашечку этого кофе. В противном случае глаза просто отказывались открываться. Это известный пенистый капучино, куда добавляют двойной эспрессо. Потягивая кофе, я просматривал мою любимую итальянскую левацкую газету «La Repubblica», обводя в кружок незнакомые слова, чтобы потом посмотреть их в словаре. Закончив чтение, я окинул взглядом страницу и понял, что мои познания в итальянском более чем скромные — газета была сплошь в одних кружках. Я заказал горячий бутерброд с ветчиной и сыром, чтобы отнести его Джил, которая занималась медитацией и йогой в студеном номере гостиницы (за все время отопление включили только один раз — в тот вечер, когда мы заселились). Глубоко вздохнув, мы натянули зимние куртки и поспешили на первый урок.
Для начала нам надо было выполнить тестовое задание, чтобы организаторы курсов получили представление о нашем уровне и поняли, в какую группу нас определить. У меня с тестами, экзаменами и контрольными всю жизнь было неважно. В школе я вообще не блистал. Бегло просмотрев листки, я пришел к выводу, что знаю не так уж и мало. Работу я сдал, справившись с ней буквально за пять минут. Джил пыхтела все отпущенные сорок пять минут.
Потом нас вызвали каждого по отдельности, чтобы выяснить, какие у нас навыки разговорной речи. Как мне показалось, мы очень интересно и мило пообщались с преподавательницей, и в результате она мне сказала, что говорю я неплохо, а вот грамматика, судя по проверочной работе, у меня хромает. После этого она велела мне отправляться в кабинет № 4, где и сидела моя группа. Занятия, кстати, уже начались.
Я хотел дождаться Джил, желая убедиться, что нас с ней определили в одну группу. Во-первых, я нисколько не сомневался в том, что говорю по-итальянски куда лучше нее, а во-вторых, мне не хотелось, чтобы она в одиночку заходила в класс, где у нее не было ни одного знакомого. Впрочем, Джил куда-то запропастилась, и мне ничего не оставалось, кроме как отправиться в кабинет № 4. Тихонько приоткрыв дверь, я осторожно заглянул внутрь. В классе было полно народу, и я, не желая прерывать занятия, устроился подальше, что называется «на галерке».
Учительница рассказывала о разнице между прошедшим несовершенным временем (imperfetto) и ближайшим прошедшим временем (passato prossimo). На мой взгляд, говорила она слишком быстро. Учительница объясняла, в каких случаях надо использовать одну грамматическую форму, а в каких — другую. Я вообще не понимал, о чем идет речь. Потом она стала подходить к каждому из учеников с просьбой выполнить упражнение из учебника. У меня учебника пока не было, но девушка, сидевшая рядом со мной, добрая душа, пододвинула мне свой. Она ткнула пальцем в упражнение, которое нужно было делать. Со скоростью несущегося на всех парах поезда приближалась моя очередь. Когда преподавательница наконец подошла, моя рубашка насквозь промокла от пота. Несколько раз, ощущая себя полнейшим чурбаном, я промямлил «mi scusas» и «mi dispiaces»,[44] совершенно не понимая, что именно от меня хотят. Учительница меня оборвала, как мне показалось, несколько грубо, велев спуститься вниз и купить учебник для четвертого уровня. К тому моменту, когда я вернулся, в классе уже проходили congiuntivo. Что это такое — я вам даже объяснить не могу. В этот момент я словно отключился — такое со мной бывает во время сильного напряжения.
Я никак не мог поверить, что согласился на эту пытку добровольно. И когда! В свой день рождения! С тем же успехом я мог попросить, чтоб мне вырвали ногти.
На перемене я отыскал Джил. Она пожала плечами, заявив, что, на ее взгляд, все слишком просто. Я ее чуть на месте не придушил. Слишком просто? Господи! Тут Джил, странно на меня посмотрев, поинтересовалась, все ли со мной в порядке и хорошо ли я себя чувствую. Я признался, что чувствую себя отвратительно, после чего мы оба отправились в учительскую, чтобы узнать, что, черт возьми, происходит. Дама в учительской выслушала нас, посмотрела на результаты проверочных работ, которые она держала в руках. Мгновение спустя она поменяла проверочные работы местами, и мы поняли, что меня по ошибке направили в группу Джил, а Джил — в мою. Мы все весело посмеялись над ошибкой — подумаешь, плевать, что за время урока я постарел лет на десять. Дама поинтересовалась, какие у нас будут предложения. Джил сказала, что в ее группе первого уровня будет слишком просто даже мне, а я заверил ее, что четвертый уровень ей не по зубам. Даже Джил не знала, что такое congiuntivo. В итоге мы оба решили попроситься в группу второго уровня. Кое-что нам будет знакомо, ну что ж, не беда, пройдем еще раз, а кое-что предстоит узнать впервые. И главное — мы будем вместе. Оказалось, второй уровень — как раз то, что надо.
У нас было два учителя: один преподавал грамматику, другой — разговор. После первого урока разговорного итальянского, который вел парень по имени Франко, мы поняли, что на курсы стоило идти уже ради него одного. Франко был привлекательный рослый мужчина. Он приезжал на работу на мотороллере, а на уроках отчаянно флиртовал с молодыми слушательницами. Без всякого стеснения он ругал каждого, кто смущался или боялся говорить на итальянском.
Он вел себя довольно жестоко — просто начинал игнорировать такого человека, смотреть на него, как на пустое место. Несколько слушателей, поняв, что они не смогут ничему у него научиться, попросили перевести их в другие группы. Однако метод Франко отлично сработал в случае с Джил. Пару дней она замирала, окоченев от ужаса, а потом, поскольку Франко перестал обращать на нее внимание, ее прорвало. Порядок слов был неверный, на времена она не обращала внимания, в окончаниях лепила ошибки, и все же ей удалось победить собственную неуверенность. По сути дела, Джил заговорила по-итальянски именно тогда. Я хорошо это понимаю, потому что Джил стала говорить примерно как и я: ошибка на ошибке и ошибкой погоняет, но при этом быстро, бегло, стремительно. Франко это очень понравилось. Он сказал, что некоторые каждый день на протяжении десяти лет занимаются итальянским, и только тогда им удается избавиться от огрехов в грамматике. Кроме того, он подчеркнул, что есть много итальянцев, которые сами говорят с кучей грамматических ошибок. Суть в том, чтобы говорить и не бояться, а с грамматикой как-нибудь все само уладится.
