времени Фарии вдруг усилилось. Почувствовав опасность Нотен отвернулся, ощущая, как янтари внутри жалобно трещат, норовя треснуть.
Мастер-Жрец же встречал опасность лицом к лицу. Янтарь на его маске светился, все наращивая яркость, пока не разлетелся на мелкие осколки вместе с самой маской. Глоб наблюдал своими маленькими живыми глазами из-под кустистых седых волос за безумством форм, которых он никогда не видел. Не похожие ни на что и похожие на все, они бушевали совсем рядом с ним, прямо там – за трещиной. И Рейне знал, кто это. Хелл Сехер действительно привела его прямиком к Зайту.
Его кожа светилась, его тело молодело, а разум больше не мог воспринимать окружающий мир здраво. Он осознал масштабы своей глупости, он осознал истину непознанного, того, что скрыто от математики и физики. Он познал само Время, но утратил в этом знании себя.
Рейне Глоб разразился безумным смехом, обессилев упав на свой стул. Его тело было молодым, как и прежде, его узел застыл в положении, когда уже не сможет затянуться, а его разум навсегда остался в непознанных широтах, которые, вполне возможно, были лишь его воображением.
Дрей Нотен, повернувшись, понял одно: в своем стремлении его друг опередил их всех.
Фигуры Безумия вдруг одновременно поставили мат обеим сестрам, но те уже не видели этого. Янтарный всплеск дошел до Междумирья. То, что свело с ума Глоба, заставило райский лес мгновенно увянуть и погрузиться под толщу снега в непроглядный буран. Схватившись за грудь, сестры обмякли, а огни их глаз потухли, оставив пустые глазницы.
Янтарный всплеск закрыл трещину. Игра окончилась. Безумие одержал победу, но не знал, стоит ли ему радоваться.
Сквозь буран послышался скрип снега. То были шаги, уверенные и решительные. В беседке появилась Фария, с тем лишь отличием, что один ее глаз был янтарным, а второй иссиня-черным.
"Если сильные мира сего снизошли до наблюдения, глупо полагать, что они не вмешаются"
Spatium
Девушка рассеянно посмотрела на образовавшуюся картину и тяжело вздохнула.
– Поздравляю, – проговорила она мальчишеским голосом, стремительно меняясь во внешности. Длинные угольные волосы стали каштановыми и заметно укоротились. Кончики справа отливали платиной, а слева пугающей чернотой. – Я надеялся на более грандиозную реакцию.
– Рад вас снова видеть, господин Сущее, – промямлил Безумие, смотря как мальчик в фиолетовом кафтанчике взбирается на появившийся из ниоткуда стул. – Признаться, я не ожидал, что все оборвется так… резко.
– Но оно должно было, – пожал плечами мальчик, прикрыв свои глаза. – В этом была твоя роль. Правда, я не был уверен, справишься ли ты, но…
– Так значит мы были лишь инструментами, в вашей игре… – с горечью сжал кулак скелет в алом балахоне. – Я снова был орудием…
– Ты слишком превратно все понимаешь, – отмахнулся Сущее, щелкнув пальцами. Снег успокоился. – Я не опустился бы до той же низости, что Стоокий, ван Год, не опустился бы.
– Не называй меня этим именем! – взревел тот, совсем не обращая внимания на то, к кому он обращается. – Ты… ты уже тогда хотел использовать меня! Поэтому «спас» …
– Неужели ты думал, что я бескорыстен? – нахмурился мальчик, совсем не смущаясь вспышке гнева. – Я тоже имею цели, и тоже люблю достигать их. Однако, я все еще настаиваю на том, что ты – не инструмент.
– Я снова сплясал под чью-то дудку… – закрыв череп руками, сокрушался Безумие.
– Вы играли партию, и множество душ играло под вашу дудку, – невозмутимо продолжил мальчик. – Разница лишь в том, что они этого не знают. Но так ли плохо их положение, пока они считают, и справедливо, между прочим, что сами управляют своим будущим? А ты был абсолютно свободен в своих действиях. Назови ты себя подопытной крысой, и то оказался бы ближе к истине, хотя все равно бы сильно заблуждался.
– Ты меня использовал!
– Равно, как и ты меня, когда сбегал от Хранителя, – пожал плечами Сущее. – Разница лишь в том, что я сам предложил использовать себя.
– Ну и что теперь со мной будет?! – с вызовом посмотрел Безумие своими пустыми глазницами. – Что будет со мной? Пьеса сыграна. Занавес. Конец!
– Ничего не будет, – лаконично ответил мальчик. – Ты не инструмент, я уже сказал. Тебя не уберут в долгий ящик и не выкинут, как отслужившую вещь. Но ты и не крыса, чтобы ставить на тебе эксперименты. Я просто создал занимательный этюд, решить который предложил вам. И вы с блеском справились. И вообще-то я сюда пришел только чтобы наградить тебя. Ты же, вроде как, победитель.
– И я волен выбирать приз? – утерев кровь на костяных щеках, спросил скелет.
– Ну, скорее спрашивать меня, о чем захочешь, – засмеялся мальчик, соскакивая со стула. Среди высоких сугробов вдруг появилась красивая аллея. – Пойдем прогуляемся. И смени уже этот ужасный вид.
Сущее щелкнул пальцами и Безумие вновь обрел плоть и свой алый фрак с двууголкой.
–Значит, вы мне расскажете и про ваш «этюд», – вернув самообладание спросил тот, вступая на утрамбованный в виде брусчатки снег.
– И так собирался, – кивнул мальчик, удаляясь от беседки, увитой увядшим плющом. Безумие взглянул на сестер, словно уснувших у столика с разыгранной партией, и ему вдруг стало так жалко их. Заметив это, Сущее с улыбкой проговорил: – Не волнуйся за них. Им полезно отдохнуть.
– Кстати, прежде чем вы расскажете о своей игре, может скажете, кем видите меня?
– О, ну это просто, – кивнул мальчик, пригладив ленту, что использовал вместо галстука. – Ты – мой сотрудник.
Безумие остановился, но мальчик невозмутимо продолжил движение. Он ответил так быстро и так искренне, что для того, чтобы усомниться в его словах, требовалось воображение и сила воли.
– Возвращаясь к моему этюду… – запнулся Сущее. – Наверное, стоит начать с того момента, который ты уже видел, ведь в этой истории даже моему брату уже не найти начала.
***
В узкой комнатушке, обитой дорогим деревом и сплошь уставленной часами самого различного толка сидел молодой часовщик. Золотистые мелкие кудри стягивали бронзовые бинокулярные очки. Оживленные янтарные глаза под ними бегали по разверзнутым внутренностям удивительного механизма. Обилие плоских пружин и тонко выполненных шестеренок, поражало воображение.
Часовщик схватил застывшую в воздухе плоскую отвертку и принялся затягивать миниатюрные болтики в механизме. Эта тонкая работа доставляла юноше удовольствие. Каждое прикосновение отдавалось слабым янтарным сиянием: время тут шло лишь для работника. Строго говоря, он сам воспринимает время, как огромный часовой механизм. Глупо воспринимать его иначе, ведь тогда управление над ним останется недостижимым. Впрочем, это все красивые слова, но они не лишены смысла и
