Через десяток километров река вновь, подходит к утесам. Здесь придется заночевать на низкой площадке, только недавно освободившейся от воды. Место это ничем не примечательно для туриста, но для геолога очень интересно: здесь проходит граница между областью молодых третичных лав Анадырского плато и более старых мезозойских лав Северного Анюйского хребта, Выше река пересекает уже восточную оконечность хребта, а плато тянется к востоку.
Выше утесов снова обширные заросли кустов ивы и ольхи, разделенные протоками. Мы разбредаемся в разные стороны, я поднимаюсь на левый берег и в ижу, как остальные трое проводят байдарку через правые протоки. Место очень неудобное, протоки расходятся веером, и надо перейти на противоположную стрелку. Переплыть в байдарке трудно — течение слишком быстрое, и мои товарищи храбро пускаются вброд по пояс в воде. Черные фигурки людей странно дергаются, протягивают друг другу весло для помощи, одна из них падает, байдарка пляшет на волнах.
Вечером мы ставим палатки на отмели между двух проток. Перетолчин очень доволен стоянкой — есть хорошее место для сети. Мы везем с собой маленькую ставную сеть, и каждую ночь, если только есть удобный затон, Перетолчин отправляется на байдарке и ставит сеть со всеми предосторожностями исконного рыбака. Нередко сеть приносит нам больших черных хариусов — вкусную рыбу, которую обычно называют сибирской форелью. Эти хариусы — арктический вид, Thymallus arcticus с громадным спинным плавником. Но так же, как и более южные виды, он очень вкусен, особенно если зажарить его на сковородке с яичным порошком.
Так идем мы еще два дня. Долина суживается, склоны ее становятся высокими и покрыты непрерывными осыпями; иногда попадаются утесы. Проток мало, но зато часто приходится переезжать с берега на берег из-за утесов, обрывающихся прямо в воду.
Вскоре появляются и первые признаки более серьезных препятствий — стремнины с камнями, которые в Сибири называют шиверами. Скоро, наверно, увидим и настоящие пороги.
После перехода через первую шиверу мы с Ковтуном расходимся: я иду по левому берегу для осмотра утесов, а он уходит на горы правого берега. Километрах в шести выше река круто поворачивает, отсюда начинается узкая поперечная часть долины. Взобравшись на осыпь, на повороте я стараюсь выяснить, что сулит нам дальнейший подъем по реке. Кажется, довольно много неприятностей — шиверы, теснины.
По той стороне реки тянется полоска тундры — болотистый луг с мелкими кустиками березки Миддендорфа. И между ними бредет бурый мишка. Он останавливается, нюхает что-то в траве, потом опять двигается вперед своей развалистой походкой. Кажется, что он медленно передвигает лапами: на самом деле его шаг гораздо быстрее человеческого. Вот его бурая шкура мелькает уже против меня у устья ручья. Куда он пойдет? Может быть, ко мне? У меня, как обычно, нет оружия — кому охота таскать с собой лишние тяжести, — но на осыпи вокруг меня много камней, и, может быть, я сумею его достойно встретить.
Но медведь, очевидно, передумал — он направляется на восток, прямо к Ковтуну. Немного погодя, как рассказывал потом Ковтун, они встретились. Сначала медведь показался вдали, но Ковтун не пожелал познакомиться поближе и поспешил уйти на соседние холмы. Мишка счел невежливым в качестве хозяина тундры отклонить знакомство, зашел с другой стороны и вылез из-за холмов. Ковтун стал уходить— медведь за ним. Пришлось остановиться: от медведя все равно не убежишь, если он захочет догнать. Мишка по*дошел на двадцать шагов и встал на задние лапы, чтобы рассмотреть, человека получше. Хотя известно, что чукотские медведи не нападают на людей, но, перефразируя слова М. Литвинова в одной из его политических речей, можно сказать: «Знают ли сами медведи, что им не полагается нападать?» И Ковтун поспешил вынуть единственное свое оружие — перочинный ножик. Вид ли этого страшного оружия испугал медведя, или то, что Ковтун поднял свой черный тюлевый накомарник и открыл лицо, но мишка повернулся и убежал.
Если добавить, что в этот день Ковтун видел еще полярного волка, рыскающего по тундре, то надо признать, что его рабочий день был вполне достоин полярных романов.
Рабочий день Курицына и Перетолчина также был чреват неожиданностями — ряд неприятных шивер и один порог заставили их порядком повозиться с байдаркой.
Мы стали на ночь у. конца большой шиверы. Река пенящимся потоком, усеянным камнями, выходила с юга из извилистого ущелья. Выше, в самом ущелье, река мчится по узкому руслу с громадными камнями и низвергается с них бурными каскадами. Байдарку можно переправить через этот страшный порог только обнеся ее и груз по берегу.
Но на это мы потратим много времени, а верховья реки уже близки; легче дойти до них пешком.
Поэтому, оставив наших техников отдыхать и ловить рыбу у порога, мы с Ковтуном уходим вверх. Перетолчин настойчиво советует взять ружья, а если мы не хотим, то обязательно уж финские ножи: из опыта ангарских крестьян следует, когда медведь навалится на вас, распороть ему живот ножом. Но я совсем не хочу, чтобы медведь на меня наваливался: мне кажется, тогда уже поздно будет пороть ему брюхо. Поэтому я отдаю свой финский нож Ковтуну и беру с собой катушку кинопленки: если зажечь ее, то вряд ли медведю придет охота знакомиться.
Мы, по обыкновению, расходимся в разные стороны: я иду вверх по реке, а Ковтун уходит на юг в горы. Выше порогов долина немного расширяется, низкую террасу покрывают болота и кустики. Часто попадаются признаки недавнего пребывания медведей: следы лап на влажной почве, разрытые норы сусликов, кучи помета, показывающие, что медведи пожирали огромное количество прошлогодних ягод. Но самого мишки мне не удалось встретить, и опыт с кинопленкой так и остался только в проекте. Нож Ковтуна также пролежал все время в ножнах.
Хотя мы находимся на крайнем севере, на 68° широты, но горы теперь имеют радостный, сияющий вид. Зеленая трава покрывает нижнюю часть склонов, и нередко в ней видны чудесные цветы — то совсем чуждого нам вида, то представляющие уменьшенную копию наших южных растений, например карликовые незабудки, листья которых похожи на лишаи. Встречаются и небольшие желтые рододендроны и кислица (Oxyria digyna), почковидные листья которой по вкусу похожи на щавель, из них мы варим превосходные зеленые щи.
Птиц здесь гораздо меньше, чем в тундре, — редко-редко увидишь здесь утку или одинокую гусиную семью, поселившуюся на маленьком озерке в долине реки. В траве можно найти гнезда маленьких птичек; из них выглядывают Широко раскрытые желтые рты птенцов.
Я ночую у развилины, где сходятся два истока реки. Вернее, лежу у костра, потому что светло и не хочется спать. Ночь холодна и туманна, и комары скрылись. Через вершины перекатываются сигарообразные облака — я сейчас нахожусь в той области, где они зарождаются во время фена. Начинает накрапывать дождь.
