Жертва болталась метрах в шести от поверхности. Я совсем было поднял ее из бездны, и она уже цеплялась лапами за край, как вдруг — надо же такому случиться! — ошейник ее отстегнулся, и в руке у меня осталась пустая веревка. Из темной расщелины не доносилось ни звука. Через секунду те собаки, которые первыми свалились в трещину, подняли такой страшный вой, что все внутри у меня заледенело.
На всякий случай кладу в карман свой специальный передатчик для экстренной радиосвязи и еще крепче обвязываюсь веревкой. Вырубаю ломом опору для ног понадежнее, набираю воздуху в легкие и принимаюсь за первых пострадавших собак. Боясь перевести дыхание, из последних сил я подтягиваю одну из них к поверхности и рывком вытаскиваю наружу. Я знаю, что отдыхать некогда — там ждет спасения еще одна живая душа. Позволяю себе потратить лишь несколько секунд, чтобы отдышаться, и два-три раза щелкаю затвором камеры. Затем таким же образом вытаскиваю и вторую собаку.
Некоторое время размышляю о том, как спасти сорвавшегося пса, но, кажется, ему помочь ничем нельзя. Метрах в шести от поверхности трещина изгибается, и дальше ничего уже не видно. До ее дна, очевидно, не менее 30 метров. У меня же не было никакого альпинистского снаряжения: ни ледоруба, ни специальной обуви, ни веревочной лестницы.
— Эй, где ты там? — кричу я вниз и прикладываю ухо к трещине. В ответ ни звука, ни даже колебания воздуха.
Эту собаку доставили мне, когда я шел на полюс. У нее не было клички. Она была проворной и хорошо тянула нарты. Мне собака нравилась, но она сторонилась меня, сама никогда не подходила. Когда я ее гладил, она не проявляла ни радости, ни испуга. Я бы конечно, со временем дал ей кличку. Сейчас мне кажется, что была какая-то связь между ее несчастно судьбой и отсутствием у нее имени. Может быть, с ней ничего бы и не случилось, не будь она безыменной. Малозаметную, с очень серьезными глазами, теперь ее уже никто не назовет по имени. Теперь ее уже нет…
Мне стоило труда взять себя в руки. Через полчаса я вновь отправился в путь. Теперь я шел впереди, все время проверяя дорогу с помощью лома. С рацией в кармане, с шестом у бедра, с ломом и хлыстом в руках… Но через некоторое время собаки обогнали меня. На них вовсе не действует моя осторожность. Эскимосские собаки очень боятся плавающих льдин и трещин, встречающихся на морском льду, и совсем не чувствуют страха на ледниках. Поэтому еще более увеличивается риск провалиться в расщелины.
На мне слишком много вещей, и двигаться тяжело, я иду медленно. И в конце концов сажусь на нарты. А через сто метров опять одна из собак исчезает в снегу.
На этот раз в трещину провалился Микисё, одна из самых сильных моих собак. Такую собаку потерять грех! Стараясь не суетиться, я расширяю ломом отверстие и вижу висящего и исходящего лаем Микисё. — Не бойся, подожди, — кричу я и перетаскиваю передок нарт через расщелину. Когда они прочно установлены над нею, я опять с помощью карабина вытаскиваю Микисё. Он помогает мне, цепляясь когтями за стенку. Пожалуй, он полегче тех, первых. Микисё шатается из стороны в сторону, он совсем обессилел.
Два таких случая за один день говорят о том, что я сделал сразу две ошибки. Во-первых, я слишком понадеялся на данные аэрофотосъемки, а вчерашний удачный день и вовсе усыпил мою бдительность, и я совсем забыл о своем намерении идти по низинам, там, где трещин гораздо меньше. И во-вторых, как известно, тише едешь — дальше будешь, а я тороплюсь. Все мне не терпится идти дальше. Хорошо еще, что все закончилось относительно благополучно. Это потому, что мы на восхождении. Но если бы я спешил при спуске с ледяного купола Гренландии, не знаю, что было бы. Такая торопливость могла бы обернуться для нас гибелью: быть бы всем нам в трещине.
Некоторое время мы еще продолжаем восхождение, но вскоре окружающий пейзаж заметно меняется: не видно уже ни фьорда сзади, ни отдельных горных вершин, выделявшихся на фоне неба. Поверхность, по которой мы едем, постепенно выглаживается, исчезает привычный уклон, волнообразный лед сменяется ровным, просторным и однообразным полем. Кругом белым-бело. Белая равнина говорит нам о том, что ледник Академи позади и мы вступили на многовековой материковый лед Гренландии. Ну что же, первое препятствие преодолели. Словно груз спадает с моих плеч. Я останавливаюсь и разбиваю палатку. Был полдень, когда с помощью секстанта я определил по солнцу свои координаты — 81°15 14" северной широты. Уже лежа в палатке, слышу собачий вой. Это Нукки оплакивает своего погибшего безыменного друга, воет, подняв морду к небу. В этом вое я слышу укор себе и долго не могу заснуть.
30 мая
Ясно. Температура воздуха — минус 10 градусов. Ветер западный, переходящий в юго-западный. Высота над уровнем моря — 1700 метров.
Сегодня первый день мы идем по ледяной равнине, которая еле заметно повышается к югу. Собаки бегут ровно, со скоростью 6–7 километров в час. От соприкосновения с их лапами снег подтаивает, но тут же схватывается морозцем и ранит подошвы. То и дело собаки прихрамывают.
Как только мы вышли на материковый лед, температура воздуха снизилась. Приходится одеться потеплее. Обувь на мне из тюленьей шкуры, брюки — из медвежьей. Ну прямо как на полюсе! Куда ни посмотришь в этой безжизненной пустыне, всюду ослепительный, сверкающий на солнце лед. Всего 10 градусов ниже нуля, но ветер очень холодный.
Временами попадаются трещины, и часто весьма широкие — до десяти метров. Но теперь, когда склон позади, они не очень опасны, поскольку почти сплошь заполнены снегом.
Этот унылый пейзаж будет окружать меня все время, пока я буду здесь находиться, то есть около двух месяцев. И завтра, и послезавтра, и еще много дней я буду видеть кругом одно и то же. Этот мир, где существует лишь снег да лед, непостижим для нас, людей, живущих в XX веке и привыкших к быстрой смене впечатлений. Его трудно, просто невозможно себе представить, не побывав здесь.
Сегодня прошли 30 километров. Теперь у меня осталось 14 собак. Они получают по 900 граммов корма (полтора суточного рациона, который им был определен на пути к Северному полюсу), но этого им явно мало. Кто-то из них добрался до ремня хлыста, сделанного из тюленьей кожи. Был поврежден и термометр, который я храню в чехле из кожи оленя. Им хочется, свежего мяса. Но сырое мясо из неприкосновенного запаса было выдано только вожаку Кума и братьям Каунна: им сегодня выпало на долю охранять нас от возможного нападения белого медведя. Другие в это время будут спать в яме, которую я вырыл для них перед своей палаткой, зная, что безветренных мест здесь нет. Иногда и другим будет выдаваться мясо, чтобы они не выражали, как сегодня, свой протест нападением на мои вещи.
