Остаток дня мы провели на пляже, потому что все остальные виллы и парки, которые мы думали навестить, оказались закрытыми на выходной. Вечером опять пошли на нашу дамбу с рыбаками. Море. Ночь. Огни. Узкий каменный мыс дамбы порта Наха встречает теплый ветер. Концы спиннингов светятся в темноте голубым светом. Рыбак и его собака сидят на каменной гряде и ждут удачу. А где-то под водой, как говорят, бродят толпы полосатых ядовитых «кураге» — злобных окинавских медуз.
На пути домой я подобрала осколок чернофигурной греческой вазы — на боку виден силуэт лошадиной головы. Несмотря на то что современная имитация, все равно — интересно.
И наконец, в день пятый, многотрудный, мы решили наверстать пропущенное накануне. Сперва поперлись в парк с королевской виллой. Смотритель нас встретил как родных, взял к себе на хранение наши рюкзаки (мы были с вещами, потому что в тот день уезжали). Вилла была симпатичная, над озером. Еще там на холме была беседка, редкий для Окинавы случай — панорама острова видна, а моря не видно. Говорят, что некогда правитель государства Рюкю приводил сюда иностранных послов, чтобы намекнуть им, что его королевство не такое уж маленькое…
Когда мы возвращались, смотритель наш на сайсине играл. Мы заслушались. Потом пришел таксист. Вам, спрашивает, ехать никуда не надо? Нет? Тогда он тоже сел на сайсине играть. А мы смотрим — время-то еще есть у нас. И поехали в еще один парк — китайский. Конечно, все эти прудики-водопадики, храм и павильоны недавно построили, но все равно жутко красиво. И акации у них как тайваньские — большие, крона плоская, цветут огромными резными оранжевыми цветами, словно пеной покрыты. На Тайване эти акации называют «хамоку», а как в Японии, я не знаю. В Осаке таких нет.
В порт ехали на монорельсе. Хорошо он смотрится — нанизанный между землей и небом на дугу трамвайчик на фоне стеклянных небоскребов и закатных облаков.
В порту мы еще раз на окинавские танцы поглядели. Их танцевали мужички с копьями и барышни в национальных платьях. Окинавский костюм отличается от японского — вроде кимоно, но фасон другой — поуже и расцветка крупнее и ярче. И еще прически и головные уборы совсем другие. Забойный ритм, выкрики «Са!» и «Хайсай!». (Это окинавское приветствие.)
Еще — лев там танцевал. Ну не лев, конечно, а двое чудаков, накинув балахон, изображали льва. Морда у льва здоровенная и очень осмысленная, грива из ниток шелковых. И такое он выделывает, мамочки, и на задние лапы встает, и прыгает. Ужасно славный. Потом они заставили зрителей танцевать — затянули к себе нескольких старушек. Старушки бодро отплясывали. А потом еще танцоры выстроились в такую живописную группу (лев лег посредине) и пускали всех, кто хочет, с ними фотографироваться. Одного маленького, лет пяти, мальчика, родители тоже хотели на льве сфотографировать. Но мальчик упирался и ревел, как бык, даром что маленький. И всем видом своим показывал, что приближаться к этому львиному чудищу не желает ни под каким соусом. Пока он самозабвенно вопил и упирался, ко льву подошла девочка такого же возраста, вся нарядная, в кружевных оборочках — как принцесса. Она на мальчика презрительно посмотрела и самостоятельно вскарабкалась льву между ушей: «Папа, фотографируй!» Мальчик просто офигел. Так что там у нас недавно упоминалось о слабом поле?
Дома в Осаке едем из порта на электричке. Напротив нас сидит паренек… Окинавец. Теперь ни с кем их не спутаем. И не только в лице дело. Так сидел бы, наверное, в электричке Маугли — свободно и настороженно одновременно. Человек другого мира. Еще пока не подпорченного… Ничем не подпорченного. Даже американскими военными базами.
Глава XII
Встречи и прощания
Манас катает на мотоцикле старушку лоточницу, раковины галиотисов примеряют на себя роль пуговиц, оленеотгонялка пугает диких кабанов, мы впервые встрегаемся с Буддой из Прилива, а Саша улетает домой
Манасу кто-то оставил на неделю мотоцикл. Ночью ездить на мотоцикле — весьма увлекательно. Но главное веселье началось, когда однажды Манас взялся покатать старушку — ту самую, что допоздна продает такояки возле нашей общаги. Мы все ее любим, а она нас всех знает. Проходишь мимо — непременно: «Добрый вечер», даже если не покупаешь ничего. Разговоры про жизнь, шуточки, угощение грушами из ее сада. Теплый свет бумажного фонаря с нарисованным на нем веселым осьминогом. «Сколько тебе такояков, дочка?» — «Мне — восемь!» (Это значит — старушка положит десять…) Сколько в Японии таких вот удивительных старушек? Немало, думаю, но наша — самая лучшая, потому что она ведь наша!
Мы думали, что старушка на мотоцикле с Манасом не поедет. Но она согласилась не раздумывая. Как мы Манаса ни увещевали — мол, помедленнее, поосторожнее, бабулька все равно визжала. Но, кажется, осталась довольна. Это было то еще зрелище: мотоцикл, Манас с развевающимся дикарским хвостом и сзади — намертво прицепившаяся к его спине маленькая пожилая японка. Осака, 12 часов ночи.
А бабушке Акико, моей приятельнице из клуба хайку, 76 лет. Недавно мы с ней встретились, чтобы ехать в клуб, а она мне представляет старичка, которого первый раз в клуб везет. Старичку 83 года, он тоже хайку пишет. «Это мой друг», — говорит Акико. Я отвечаю довольно стандартно для японского стиля общения: «Поняла!» А старички мои тут переглянулись и довольно так захихикали. Кстати, дружок Акико оказался очень даже классным хайкуплетом.
Я заметила — практически все японцы одеваются многослойно: под рубашкой две футболки, сверху еще рубашка. И все эти слои видно, потому что они все с разной длины рукавами и разной формы вырезами. Что девчонки, что парни — у всех одно и то же. И не только молодежь так ходит, но даже бабушки, моя Акико например. И не в моде тут дело, я думаю. Просто они так видят одежду — кимоно ведь тоже очень многослойная конструкция. Вот привычки и сохранились.
А недавно приходит Саша, глаза у нее на лбу, рот до ушей. Вот в Японии год прожила, говорит, а такого еще не видела. Оказывается, она, когда в электричке сидела, какая-то барышня ей мокрым зонтиком ботинок закапала. Подумаешь, дело-то житейское. Так нет, эта барышня наклоняется и своим носовым платком Сашкин ботинок вытирает, еще и извиняется при этом. Есть от чего в обморок упасть! А один знакомый переводчик рассказывал вот что: водил он как-то по Токио большую делегацию из Израиля, и они где-то там загуляли, и возвращались уже на последних электричках. Стоят на пустом перроне толпой — все носатые, черноглазые — поезда ждут. Тут приходит пустой поезд, дверь открывается, из нее выползает японец — тоже припоздавший и основательно навеселе. Глядит он на эту толпу и в безмерном удивлении выдает: «Господи, где я?.. И кто я?..»
