Потеря корпуса Мухтара-паши в деле 6 августа определяют различно. Достоверной цифры, конечно, никто не знает; те, которые наименее готовы в этом случае давать пощаду туркам, исчисляют ее в 800 человек. Очень может быть, что турки потеряли более нас, так как они неудачно пробовали занять Большую Ягны и во второй половине боя, играя роль атакующего, несколько раз были отражены с уроном.
Оставление одной из сражающихся сторон своих убитых на поле сражения считается всегда недобрым знаком. Кавказские горцы и турки употребляют обыкновенно все усилия, чтоб подобрать тела убитых и унести их с собой, если приходится отступать. Исполняют они это как один из важнейших религиозных обрядов, с завидным самоотвержением и уважением к павшему на поле чести. Без сомнения, тот же долг относительно убитых в сражении сознается и в цивилизованных войсках. К нему особенно чувствительны в кавказской армии, в которую вошли многие из прекрасных обычаев горцев и которой чаще других приходилось возмущаться зверствами, чинимыми азиатцами над трупами христиан под влиянием религиозного фанатизма и племенной ненависти. Поэтому в кавказской армии оставление хотя бы нескольких тел убитых на поле сражения в руках неприятельских производит самое невыгодное впечатление. При описании зевинского боя я упоминал о тех подвигах самоотвержения, которым числа не было при вынесении из линии огня наших раненых и убитых; если тогда несколько тел и осталось около неприятельских траншей или в глубоких оврагах, между камней, то только потому, что убрать их уж не было никакой возможности. В зевинском сражении, однако, число невынесенных тел едва ли было менее, сравнительно с делом 6 августа, особенно, если взять во внимание общую потерю в обоих сражениях. Объяснить это можно только тем, что, при малочисленности отряда полковника Комарова и при том стеснительном положении, в котором он находился, каждый сражающийся человек был очень дорог, и ослаблять и без того немногочисленные батальоны выделением людей для поднятия убитых было крайне рискованно; хорошо, по крайней мере, что раненых могли унести.
Между тем все это случилось в виду нашего главного лагеря в Кюрюк-Дара, где на недостаток санитарных средств и персонала едва ли можно пожаловаться, где, кроме военно- медицинских учреждений, находились и отряды общества попечения о раненых и больных воинах. По каким причинам, мне неизвестно, но 6 августа повторилось то, что случилось под Ардаганом и Зевином: деятельности общества Красного Креста не было там. Уполномоченный Красного Креста объясняет, что ему не приказано было двигаться, и приказ этот последовал, будто бы, со стороны военного начальства. Как бы то ни было, но в войсках опять слышится тот же упрек, который раздавался и после ардаганского штурма, и после боя под Зевином. Упрек на этот раз совершенно справедливо следует распространить на медицинское начальство. С поля сражения 6 августа раненых и убитых пришлось тащить кое-как, как Бог послал, на пространстве 18–20 верст, по страшной жаре. Сравнительно легко раненые плелись сами, тратя свои последние силы; неспособных идти измученные люди несли на носилках, на ружьях; более счастливые ехали верхом или на пушечных лафетах. К страданиям от ран присоединялись муки от палящих лучей солнца, от жажды.
А между тем в Кюрюк-Дара, в строгом порядке, в тщательно выровненных рядах, недвижно оставались фургоны для перевозки раненых, которыми, наконец, запасся кавказский отдел; там же неприкосновенно стояли отличные фургоны, прибывшие с дивизионным лазаретом 40-й пехотной дивизии, которыми, кстати сказать, как диковинной вещью любовались мы здесь несколько времени назад, до сих пор полагая, что улучшенные перевозочные средства для раненых и больных воинов показываются только на наших и международных выставках, вместе с образцовыми учебными пособиями и школьными домами, которые не раз заслуживали нам громкие похвалы со стороны иностранцев и которые так мало известны в действительной нашей жизни! Те перевозочные средства, которыми обладает медицинская часть кавказской армии, и особенно казачьи части, могут навести ужас и на совершенно здорового человека, если он будет обречен прокатиться в них хотя несколько десятков верст даже по хорошей дороге. Во время возвращения нашего из-за Сагаплуга раненые подвергались настоящей пытке, когда их трясли на вольнонаемных кибитках и казенных, топорной отделки фургонах с двумя поперечными рессорами, которые скорее лопнут, нежели пригнутся на ухабе. Многие раненые молили, чтоб их не клали в эти «перевозочные средства», а несли на носилках; некоторые поплатились ногой или рукой, так как благодаря перевозке у ран их образовались гнойные затеки... Вот потому-то мы и любовались прекрасными, покойными фургонами, которыми снабжен дивизионный лазарет пришедшей из России 40-й пехотной дивизии. К сожалению, 6 августа показало, что недостаточно иметь хорошие средства — нужно уметь ими и пользоваться. Только за три, за четыре версты не доходя кюрюкдарского лагеря раненые были встречены фургонами общества Красного Креста; да и тут произошло какое-то недоразумение: без «надлежащего разрешения» и, кажется, по неполучению «надлежащего отношения», раненых долго не хотели сдавать на попечение отряда Красного Креста.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Бой 13 августа
После дела 6 августа, лагерная жизнь в Кюрюк-Дара и Башкадыкларе начала входить в обычную колею, под которой в последние два месяца мы привыкли разуметь выжидательное, пассивное положение наше в виду неприятеля. Рекогносцировка с потерями, рекогносцировка без потерь, сторожевая служба, ложные сведения и тревоги по поводу готовящегося, будто бы, ночного нападения турок, штабные сплетни и мелкие интриги, пересуды и скука, незнание как убить время и мечтания о скором заключении мира — вот, в общих чертах, характеристика этой жизни. Изредка небольшие аванпостные стычки нарушали на минуту это однообразное, тоскливое прозябание.
8 августа на долю главных сил корпуса снова досталось небольшое развлечение. Ночью около Суботана драгунский Нижегородский полк ловко отрезал турецкий аванпост. Одни были перерублены, другие взяты в штыки, в том числе офицер. По странной случайности, несмотря на незначительность этой передовой стычки, два офицера Нижегородского полка были контужены: оба эскадронные командиры — де Витте и Чернышев. Помню, как еще в конце июля Чернышев желал большого кавалерийского дела. «В большом деле ничего и пострадать; знаешь, по крайней мере, за что; несноснее всего это маленькие стычки, в которых погиб бедный майор Гоппе». Так говорил капитан Чернышев и, как нарочно, через несколько дней ему пришлось пострадать в маленьком деле. Он находится теперь в госпитале в Александрополе, так как полученная им контузия в ногу оказалась довольно сильной. Надеются, что он вскоре в состоянии будет возвратиться к своему молодецкому эскадрону.
