ВТОРАЯ КНИЖКА В ЧЕРНОМ ПЕРЕПЛЕТЕ
Новую линию, на девятнадцать шурфов, Билибин разметил ниже недостроенного барака Раковского. Она начиналась на горном берегу, у подножия мрачных гольцов, и спускалась к выносу безымянного ключика, падающего в Среднекан слева, в километрах десяти от его устья. Ее предстояло разведывать рабочим Дуракову, Лунеко, Чистякову, Луневу и Гарецу.
Вторая линия, на семнадцать шурфов, была положена выше того же барака и недалеко от приискового стана. Билибин назвал ее «эксплуатационной», поскольку предполагалось, что здесь шурфить будут сами старатели, а их Юрий Александрович теперь в шутку величал «нашими эксплуататорами».
Эрнеста Бертина начальник экспедиции назначил прорабом 2-го разведрайона (в шестидесяти километрах от устья Безымянного), отрядив в его распоряжение Алехина, Белугина, Павлюченко, Мосунова и промывальщика Майорова.
Поликарпов, как договорились на экстренном совещании, хотел было отправиться с ними, чтобы показать те ключи и ямы, где он, Сафейка и Канов в прошлые годы встречали знаки золота. Но Матицев заартачился, ссылаясь на то, что он, техрук, горный инженер Матицев, и только что прибывшие с ним «техрабы» еще не вошли в курс дел, к тому же на него возложили обязанности управляющего и некому, дескать, наблюдать за технической стороной, за промывкой… Короче, навязал условие: Поликарпова отпустит, если кто-то из экспедиции будет его замещать.
Пришлось, по просьбе Юрия Александровича, впрягаться в эту лямку Раковскому, хотя у него в связи с перебазированием 1-го разведрайона и с большим разворотом работ на двух своих линиях дел хватало. Да и почувствовал Сергей, что в одной упряжке с неповоротливым тюленем Матицевым нарту не потянешь.
Разведка поначалу пошла неплохо. На второй террасе расчистили площадки, приступили к зарезке шурфов. «Подвигается хорошо» — удовлетворенно отметил в дневнике Раковский.
С нового года он завел еще одну книжку и с прежней аккуратностью делал записи. Каждый день он контролировал работу на прииске и в своем районе, принимал старательское золото, решал массу больших и малых вопросов.
Намывка шла вяло. Перестало фартить и Сологубу и Тюркину. Многие, отчаявшись, бросали кайла и лотки, налаживаясь с обратным транспортом в Олу. Старые артели распадались…
Сологуб пытался удержать своих артельщиков. «Поставил на ноги», как и намеревался, бойлер, но ольчане, не питавшие страсти к технике, подались домой. Остались неизлечимый приискатель Канов да Бронислав Янович с американским бойлером.
Сергей загорелся желанием приобрести этот котел, чтоб применять его на оттайке шурфов, а может, и к промывке приспособить.
С этим предложением и пришел он в опустелый барак первой артели.
Бронислав Янович охотно согласился продать бойлер в добрые руки и, ослепительно сверкая всеми своими вставными золотыми, с поклоном попросил:
— Покупайте и нас, сирот, в придачу.
Раковский полетел к Билибину. Возрадовался и Юрий Александрович:
— Давно ждал! Давно приглашал! Покупаем!
И все же переход Сологуба и Канова в экспедицию не состоялся. Их обоих пригласил к себе Матицев и долго говорил с ними, Канова соблазнил должностью заведующего складами прииска, положив заманчивую оплату, а Сологубу предложил подобрать новую артель, обещая поставить ее на самую богатую деляну.
Расстроившись, Сергей записал в черной книжке:
«Представитель С. З. Матицев учинил по отношению к экспедиции «тактичный поступок» — переманил на прииск путем повышения зарплаты артель с бойлером, которая хотела пойти к нам в разведку. В общем, начинается какое-то безобразное отношение к плану работ, об единстве и оплате которых так усиленно беспокоилось С. З. По-моему, это недопустимые и даже преступные выходки одержимого какой-то манией хозяйственничка».
Сергей Дмитриевич в своих предчувствиях не ошибся. Матицев казался неповоротливым тюленем только лишь с виду, на деле же он был энергичным и даже одержимым, когда дело касалось какой-то выгоды…
Странные выходки Матицева начались даже не со случая с бойлером, а гораздо раньше. Снабжение после договора Цареградского с Лежавой теперь полностью находилось в руках приисковой конторы, и Матицев с первых же дней своего правления делал все, чтоб ущемить экспедицию, показать всем, что он — хозяин.
Каждый раз, когда речь шла о продуктах для экспедиции, Матицев требовал подробную выписку. Раковский аккуратно составлял списки, но Матицев урезывал их наполовину, ссылаясь на то, что продовольствия завезено мало, а муки совсем нет (ее он заменял крупой).
Сергей поначалу верил Матицеву…
На одном из заседаний местком организовал санитарную комиссию и поручил ей осмотреть приисковые склады. Комиссия установила — есть мука на складе: и ржаная, и пшеничная, и даже высший сорт — крупчатка.
Явным и грубым обманом замуправляющего были возмущены даже служащие конторы. Комиссия во главе с предместкома Шестериным явилась к Матицеву и выложила перед ним акт.
«Тюлень» заерзал своим жирным телом, сытно, перегарным запахом икнул, скользнул оловянными глазами по акту и отбросил его Шестерину:
— Не ваше дело!..
Предместкома сразу сник.
Добрейший доктор Переяслов участливо и учтиво спросил:
— Голубчик, вы в детстве корью не болели?
— Не ваше дело! — снова икнул Матицев.
— Хам! — резко бросил Сергей и хлопнул дверью. В дневнике записал кратко:
«Был в конторе С. З., но пришлось уйти, так как Матицев, будучи пьян, показал себя полнейшим хамом».
На следующий день чуть подробнее:
«Определяли с Казанли магнитное склонение и делали нивелировку 1-й линии шурфов С. З. Во время этой работы подходил Матицев и очень любезно извинялся за свое поведение… Дескать, в фактуре вместо «крупчатка» прочитал «крупа»…»
Матицева Раковский простил, но заявил при этом, что принимать золото и наблюдать за «технической стороной» больше не будет, — своей работы хватает. А если он, инженер Матицев, с горняцкими молоточками на картузе, все еще не вошел в курс дела, то пусть поручит присмотр за горной работой Кондрашову, Петру Николаевичу. Молоточков он не имеет, но вполне справится.
Матицев был толстокож, насмешки над собой не почувствовал и согласился временно, до возвращения Поликарпова, назначить старшим горным смотрителем Кондрашова.
Матицев извинился, Раковский простил. Но что толку? Зарвавшийся начальничек продолжал вредничать. Билибин крупно разговаривал с ним, но мало что изменилось после этой беседы. Хозяйственничек всякий раз увиливал от выполнения своих обязанностей, а если что-то и обещал, то туг же забывал об этом. В конце концов начальник экспедиции предъявил ему официальное отношение о нарушениях договора и потребовал такого же ответа — в письменной форме. Матицев заверил, что ответит завтра же, а на другой день опять закрутил ту же пластинку:
