Я слишком волновался, чтобы оценить наш первый обед в пещере. Пока шерпы благоустраивали ее, я вышел и направился к перевалу, откуда, по словам пастуха, должен был открываться вид на снеговые горы.
Внизу простиралась пустынная, но удивительно прекрасная долина. Пещера находилась на высоте примерно четырех тысяч метров; перевал – метров на триста выше. Собственно, это был даже не перевал, а порог, за которым начиналась новая долина. Я ступил на этот порог и увидел целую цепь шеститысячников и семитысячников, столько, что нельзя было и думать о том, чтобы взять их за четырнадцать дней.
Что же, во всяком случае, мне удастся хоть навести порядок в географии и выяснить, не является ли помеченное на моей карте озеро тем самым, о котором говорил пастух.
Теперь я уже не сомневался в том, что базовый лагерь следует разбить именно тут, и счастливый возвратился к пещере, где мои спутники окружили дымный костер.
– Много вершин, – сказал я Пазангу. – Нелегкие вершины, но зато красивые. Мы остановимся здесь.
– Хорошие вершины? – спросил Пазанг, считавший хорошей ту вершину, которая требовала от восходителя максимум головоломных эквилибристических трюков.
– Очень хорошие, – ответил я, не подозревая даже, насколько я прав.
Подумав я решил, что самым правильным будет, если шерпы и пастух сразу же пойдут обратно в Каигон. Пусть принесут продуктов еще дней на десять, палатки и высокогорное снаряжение, а я тем временем разведаю все возможности для восхождений.
Я испытывал чудесное облегчение при мысли о предстоящем поединке с упрямыми гребнями и ледниками. Мысль о том, что наконец-то найдут себе применение кошки, все время болтавшиеся на рюкзаках, наполняла меня счастьем.
Если учесть, что до возвращения шерпов могло пройти и три и пять дней – в зависимости от того, сколько времени понадобится им, чтобы закупить в Каигоне продукты и нанять носильщиков, – то мои запасы были более чем скромными: мешочек цамбы, мешочек муки, немного якового сыра, щепотка чая, горсть молотого кофе и мед с коноплей. Однако я обрадовался возможности несколько дней побыть одному; я был твердо уверен, что сумею все приготовить вкуснее, чем шерпы.
Мои спутники попрощались со мной, Пазанг обещал не задерживаться, и вот они уже скрылись вдали.
Пока мои друзья ходили в Каигон, я решил тоже не лениться. В первый же день я взошел на скалистый горб к северу от лагеря; отсюда открывался необычайный вид на сверкающие льдом пики. На следующий день я поднялся по западному склону долины на гребень, заслонявший вид снизу, и моим глазам предстала «Гора между двумя озерами». К сожалению, из-за дальнего расстояния нельзя было определить, доступна ли она для восхождения. Третий день я посвятил разведке в южном направлении, взобрался на ледник и увидел еще целый ряд вершин.
Итак, слова пастуха подтвердились, вершин оказалось больше чем достаточно. Оставался вопрос: сможем ли мы штурмовать какие-нибудь из них? И какие именно выбрать для попытки?
По вечерам я был занят «гастрономическими опытами», если можно говорить о гастрономии, когда располагаешь столь скромным выбором. Мне давно хотелось выяснить, нельзя ли, смешав цамбу и муку, испечь что-нибудь более похожее на хлеб, чем излюбленные шерпами сухие лепешки – чепати. Я мечтал о мягком хлебе, с коркой и мякишем. Шерпы еще увидят, что я отлично могу обходиться сам!
К сожалению, среди зерен кукурузы часто попадались камешки, которые Пазанг, с его ограниченным запасом английских слов, называл довольно метко – «скалы». Для перемалывания камней человеческие зубы не очень приспособлены, – во всяком случае, мои. Но, когда поздно вечером разбиваешь лагерь и суешь в рот что попало, мечтая поскорее лечь, не так-то просто избежать близкого знакомства с горными породами Гималаев… Эти ужины уже стоили мне не одного зуба.
Впрочем, было бы несправедливо взваливать всю вину лишь на одни кукурузные зерна. Существует еще нечто, именуемое тибетским сыром. Он приготовляется из якового молока, содержащего довольно много жира, и имеет форму палочек, которые твердостью превосходят корунд. Вкус этих палочек приятно-кисловатый. Может быть, какой-нибудь аскет с многолетним навыком и способен ждать, пока сыр сам растает у него во рту, однако, когда у вас сводит кишки от голода, трудно устоять против соблазна откусить хороший кусочек. А уж после этого ваши зубы с нежностью вспоминают мягкие гималайские камушки.
Помню, как в Чхаркабхотгаоне этот сыр расколол мне коренной зуб и набился в трещину. Сырная «пломба» оставалась на месте не только до конца путешествия, но и когда я вернулся в Европу. Дома я пошел к зубному врачу. Закончив операцию, врач заявил мне, что в трещине сидел… «осколок самого зуба». Мне не хочется дурно отзываться об этом дантисте, он ведь не знал, что такое тибетский сыр…
Итак, моим зубам пришлось уже пережить немало испытаний. И вот теперь я решил приготовить себе что-нибудь мягкое. Я смешал муку, цамбу, соль и воду, замесил на листе железа тесто, слепил булочки и поставил на огонь. Выждав положенное время, я снял булочки с огня, остудил их и принялся уписывать. Вкус занимал меня меньше всего – мягкость, вот о чем я мечтал! И действительно, под коркой оказался мягкий тягучий мякиш. Но вот что-то предательски хрустнуло у, меня на зубах. Странно, уж я ли не старался!.. Откуда попали камешки в булку? Я вынул твердый комочек и спрятал в карман, чтобы исследовать его позднее: костер прогорел – и я не мог ничего разглядеть. Затем стал жевать дальше, уже осторожнее. Что это? Еще камешек… и еще…
Теперь я стал прощупывать языком каждый кусочек и сразу ощутил какое-то изменение в зубах. Довольно скоро я пришел к выводу, что у меня во рту что-то не так: там, где была гладкая поверхность, нащупывались дыры. Ну конечно, тягучий хлеб вытащил расшатанные сыром и камнями пломбы.
На третий день мои скудные запасы стали подходить к концу. Тщетно всматривался я вдаль, пытаясь обнаружить свой отряд. Вышел на разведку, но скоро вернулся. На солнце было так жарко, что я разделся и лег загорать – первого ноября, на высоте 4000 метров! Долго я лежал, изучая местный животный мир. Несколько грызунов… На склоне вдали – стадо диких овец… И ни одной птицы.
Под вечер я вскипятил чай, использовав для заварки плоды, которые собрал на кустах возле пещеры. Получилось несладко и невкусно. Быстро стемнело, началась еще одна ночь в обществе крыс.
Утром четвертого дня я еще нетерпеливее всматривался вдаль, чувствуя, как вместе с голодом нарастает и раздражение. Шерпы ведь знают, что мне нечего есть, – чего же они прохлаждаются в Каигоне? Тоже, называется, товарищи!..
