верст за 20 и за 30 для носки инструментов, вех и кольев. Земля здесь, рассудило начальство, дешевая и никто за нею не гонится, а потому и следует дать по 30 десятин на душу. А того-то и не рассудило начальство, что не только на 30 десятинах, а зачастую и на 30 верстах не найдешь здесь удобного для посева местечка! Неужели же так трудно было сообразить, что крестьянин здешний отнюдь не оседлый земледелец, а номад, зверолов и рыболов, что на 30 десятинах своих он ни в жизнь не разыщет и медведя, и оленей, и белок, и рябчиков, и иной дичи, и рыбу. Нет, все хочется повернуть, изволите ли видеть, на оседлое земледелие, и воображают легковерные люди, что достаточно разорить и без того скудодостаточных крестьян рабочими днями и провести межи, да расстановить кое-где колышки, для того, чтобы номад в силу обстоятельств сделался вдруг оседлым не на бумаге, а на деле. То и дело встречались мне по дороге выкопанные из земли столбы и я удивлялся силе той бури, которая уничтожила работу землемеров-благодетелей. «Эка бурька-то была у вас здесь», сказал я раз крестьянину — «столбы-то повыворотила». А он усмехнулся, да и говорит: «да наши балуют — они же и выворотили. Пущай господа тешатся — все равно ни к чему! как уедут, так и пойдет все по старому! ишь флагов понаставили, а наши поставят, да и выроют снова, когда господа отойдут от того места маленько». — И воображению моему представилась неотрадная картина отказа крестьян исполнить начальственную блажь, неизбежную репрессалию, в виде секуций, заушений и плюходействия, и в конце концов, еще большее разорение и без того бедного крестьянина, который тем только и виноват, что сама природа сделала из него зверолова и рыболова, а не земледельца.
Думал я на другой же день отправиться из Паданов в Масельгу Корельскую, но Сегозеро разыгралось до такой степени, что лодку мою шестивесельную волны подбрасывали, как щепку, и я вернулся назад, не отъехав и 8 верст от погоста. На следующее утро буря хоть не много стихла и я тронулся в путь, не смотря на сильный ветер и волнение, которое на Сегозере чрезвычайно усиливается именно вследствие небольшого простора. После долгой борьбы с ветром и волнами, часов около 4 добрались мы наконец до Масельги, где я взял лошадей и опять полетел по превосходнейшей дороге по 18 верст в час. Местность здесь чрезвычайно гористая и живописная; приходится пересекать горный перевал, отделяющий бассейн Белого моря от Балтийского, и таких прелестных видов, какими здесь можно любоваться чуть не на каждом шагу, право, днем с огнем поискать по России. Самый близкий пункт схода двух бассейнов лежит как раз на половине пути между ст. Остречьем (22 в. от Масельги) и ст. Чобиной (20 в. от Остречья); дорога стелется по вершине гранитной скалы, на лево разливается красивое оз. Остречье (Остерское), а внизу, сажен на 20 в глубине долины, вьется словно змейка р. Куша, которая впадает в Онего и принадлежит к Балтийскому бассейну, тогда как Остерское озеро, при помощи р. Остерки, то высыхающей, то текущей среди болотистой местности, соединяется с Сегозером, а следовательно с Белым морем. Опять пожалел я, что нет со мною фотографического аппарата; так-то мы бедны видами, а тут на каждом шагу не оторвешься от дивного вида; но ни одного фотографа сюда и пряниками не заманишь и палками не загонишь! То и дело приходилось выходить из телеги, чтобы вдосталь налюбоваться пейзажем; за Остречьем попался лесопильный завод, который отправляет доски в Кронштадт — его осмотреть надо было, а там и Лумбоша, опять угорелая скачка, каменный оптовый склад Повенецка, Онего и сам Повенец богоспасаемый.
Снова пришлось просидеть в Повенце не у дела несколько дней; да и рад же я был, когда наконец вдали на Онего показался дымок, потом под дымком — черная точка... ближе, ближе и на полном ходу подлетел пароход «Повенецъ» к деревянненькой Повенецкой пристани. Началось обычное пивопитие в пароходном буфете, шлендранье повенецкого бомонда на пароходе, по пароходу и с парохода — Повенец ожил на целый день и на время отстал от стуколки и ленивого сна. Но вот раздался снова звонок, за ним другой, третий, на берегу стоящая публика запрощалась, пароход двинулся от пристани, шумя колесами и выпуская клубы черного дыма, а блаженные повенчане тронулись до дому за свою милую стуколку по 1/10 копейки. «Повенецъ» прекрасный пароход с быстрым ходом, но капитан его еще лучше, а в силу этих двух обстоятельств, да пожалуй и благодаря красоте берегов Онеги в Повенецкой губе, никто и не заметил, как мы взошли в какую-то «Матку» и причалили к пристани. Только недавно стал подходить сюда пароход; так как все боялись мелководья, но капитан «Повенца» благословился, да и подошел к Матке, которая от знаменитой Шунги находится всего в 1/2 верстах. Шунга — центр поморской торговли, Шунгская ярмарка известна и на берегах Белого моря, и в Петербурге, и в Москве, и в Варшаве; Шунга благополучно властвовала в меховом, дичном и рыбном торге и не думала, чтобы когда-нибудь могла грозить ей опасность. Но недавно стряслась было беда над нею: кто-то предложил перевести её ярмарку в Повенец. В Повенце ничего не готово для помещения ярмарки, в Шунге же целый гостинный двор и гибель амбаров для склада товаров, но видно уж очень захотелось повенчанам поднять свой город и стали они хлопотать; на счастье проект не состоялся, хотя говорят кто-то даже благодарственный адрес кому-то преподнес по этому случаю — видно без адресов, что щи без соли, у нас на Руси! Так как до сих пор нигде еще ярмарочная деятельность Шунги не описана, то я полагаю не лишним, прежде чем вообще приступить к описанию звериных и птичьих промыслов в Повенецком уезде, дать хотя слабое понятие о том, чем и как торгует Шунга. На бумаге Шунгской ярмарке положено начинаться 6 января, но она, как и все ярмарки на Руси, бумаги не слушается и торгует себе до срока, так что ко дню открытия ярмарки главный торг оканчивается и наступает время для заонежан и повенчанок пополнять свой туалет разными новинами. На ярмарку съезжается тысяч около шести народа, так как здесь же закупается зачастую и мука и всякое питательное снадобье. Гостинный двор, состоящий из 65 №№, занимается по преимуществу красным, нанским, суровским, кожевенным, бакалейным и
