Мне любопытно, что думает об этой щучьей тайне озера Мармет Лизим, гребущий за моей спиной. К сожалению, Лизим неразговорчив.
От нашей палатки до костра недалеко: шесть шагов. На полпути, несколько в стороне, растет молоденькая елочка — красивая, стройная малолетка. На ее ветвях Станислав развесил куски мяса, вырезанные из ягодиц убитой медведицы.
Часа через два прилетает птичка, чужая; такой я до сих пор еще не встречал на нашем мысу. Она садится прямо на мясо, выклевывает из него кусочки и с аппетитом глотает их. Эта птичка относится к семейству дроздов: у нее черно-белая полосатая головка и белесая грудка. Я встаю от костра, подхожу, а птичке хоть бы что — не улетает. Подхожу еще на шаг, уже почти могу дотянуться до нее — не боится. С удивлением гляжу на отважную малышку. Смелая пичужка доверчиво смотрит на меня. У нее озорные черные глазки. Я подзываю Станислава.
— Meat bird33, — радуется товарищ, словно увидел хорошего знакомого.
Оказывается, он часто видел у себя, в Валь-де-Буа, «мясную пташку». Крылатый удалец славится тем, что любит мясо и почти не боится людей. Это назойливый и непременный гость охотничьих лагерей.
В этот же день после обеда гость приводит с собой подружку, и они вдвоем жадно набрасываются на мясо. Но Станислав охраняет наши запасы и отгоняет обжор. Несмотря на это, на третий день появляется третья птица, а на следующий день их уже пять. Мы больше не бережем медвежатину, сыты ею по горло. Птички получают огромное наслаждение, а мы — веселых компаньонов. Утром милые ветреницы будят нас громким щебетанием, а в течение всего дня радуют играми, шалостями. Они оживляют верхушки соседних деревьев и проявляют ненасытный аппетит — каждую минуту подлетают к молодой елочке.
Новые друзья наполняют меня гордостью и огромным удовлетворением. Ведь это возникает мост дружбы между нами, людьми, и лесом — мост, отсутствие которого ощущалось все время. Эти гости дороги мне. Неприятно лишь одно: их появлением мы обязаны столь печальному и мучительному приключению, как убийство медведицы.
Лагерные знакомства не ограничиваются птичками: к палаткам тянутся и другие звери. В первую же ночь, перед тем как заснуть, я слышу над головой приглушенную возню. Какой-то зверек залез на палатку и нахально носится по верхней кромке так, что гудит парусина. Останавливается на мгновение, прислушивается. По-видимому, это шпион, разведчик. Потом он отправляется дальше, быстро скатывается по парусине и исчезает.
На следующую ночь все повторяется, но зверьков уже несколько. Они носятся по палатке как безумные, словно у них нет иной дороги, а прогулка по парусине доставляет им особенное удовольствие. Утром, перед рассветом, зверьки забираются в палатку и гарцуют по нашим телам. Мы просыпаемся. Когда зажигаем свет — никого нет.
Вечером зверьки появляются уже возле костра. Тут же за нашей спиной, в тени ветвей, они шуршат, скребутся, возятся и прячутся. Сразу в нескольких местах. А потом, когда мы входим в палатку и поднимаем с земли постели, из — под одеял выскакивает стая перепуганных зверюшек. Облава. Убиваем двух, и тайна раскрывается: лесные мыши.
На следующее утро мы убеждаемся в худшем: это нашествие лесных мышей! Они напали на наши запасы в коробках: им понравились овсяные хлопья, крупа, макароны и копченая грудинка. Они пожирают это днем, когда мы отсутствуем, и ночью, когда мы спим. Мы устраиваем облавы, убиваем ежедневно по четыре-пять штук. Но это мало помогает. Подвешиваем наши запасы к высоким веткам. Некоторые мыши взбираются на ветки, а затем спускаются по веревкам. Нет от них спасения! Мы уже подумываем: не перенести ли лагерь в другое место?
Однажды ночью мы слышим, как какой-то новый, неизвестный нам зверь хозяйничает у погасшего костра. Гость с грохотом опрокидывает жестяную банку, забытую под деревом. Медведь? Нас охватывает тревога; советуемся, что предпринять. Но больше не слышно ни одного звука. Выглядываем из палатки — кругом темная ночь, ничего не видно. Наружу не выходим.
Мыши — уж не громом ли их поразило? — в эту ночь притихли, притаились. Напуганы чем-то.
Утром узнаем, кто их напугал. Лиса, большая любительница мышей! Сомнений нет: на нашей банке из-под сахара она оставила выразительный след — свой помет; таков уж лисин обычай.
С той поры добрый дух посещает нас еженощно. Это можно узнать по поведению мышей. К ним пришла беда, их обуял ужас; лиса убивает их все больше и больше. О визитах лисы мы узнаем по банке из-под сахара. Каждое утро — удивительная последовательность! — мы находим на ней — свежее и выразительное свидетельство того, что лиса чувствует себя прекрасно и отлично переваривает мышей.
Бедствие миновало. Побеждает мудрое правосудие природы. Грозен ее меч, карающий необузданное излишество. Безмерен аппетит лисы, пожирающей мышей! Хотя мы и в глаза не видели доброго гостя, однако хвалим его, любим его и лишь изредка удивляемся: почему эта упрямая шельма так невзлюбила именно банку из-под сахара? Оставляем ей на ночь различные банки на выбор — большие, маленькие, широкие, узкие. Но она всегда марает только одну: ту, что из-под сахара. Гм, ничего не поделаешь — такова господская воля, таков каприз лисы, нашей благодетельницы…
На нашем мысу появляются большие черные вороны. Они кружат над лесом, перелетая с одного конца на другой, наблюдают за нашим лагерем. У Аллана Эдгара По вороны предрекали смерть, возвещая: «Never more» 34; на озере Мармет они кричат лишь: «Клук-ук, клук-ук», словно лягушки-кумушки, но все-таки кажется, что они тоже вещают о смерти. Видимо, их внимание привлекли meat birds, гостящие в лагере. Воронье карканье мы слышим в любую пору дня — иногда далеко, чаще близко. Пугливые и осторожные, вороны еще не набрались смелости, чтобы открыто напасть на птичек; но они здесь — высматривают, кружат, пугают, не улетают; нависли над лагерем как постоянная угроза. Решатся ли они вообще, нападут ли…
Однажды темным вечером мы слышим, как недалеко от лагеря движется, громко шаркая и ломая ветки, какой-то медлительный грузный зверь. С электрическим фонариком и ружьем мы мчимся в лес. Под одним из кустов открываем причину тревоги: дикобраз. Он шипит, пугая нас, свивается в клубок, выставляя колючки. Когда мы подходим совсем близко, он дрожит, как в лихорадке.
— Осторожно, — предостерегает меня Станислав. — Колючки легко вонзаются в тело!
— А что?
— Скверно! Если уж вонзятся, вытащить их очень трудно… Ох, как подскакивает!
Действительно, дикобраз неуклюже подпрыгивает — вероятно, желая уколоть нас своими иглами.
