До мыса Горн 90 миль. Мы пилим в берег, и ночью я дергался сменить галс, даже поднял Диму с Артуром, но решили еще протянуть до утра, потому что ломать мачты и рвать паруса лучше при дневном свете. К утру ветер ослабел, сменили галс, поставили второй стаксель на внутренний штаг. Шкоты наши все потерты, разлохматились, наружная оплетка местами слетела, вид жалкий. Наконец-
то завершился четырехдневный ремонт рейкового стакселя, но его решили не ставить, а свернули и отнесли в парусную, на черный день. В рубке сразу же стало просторно.
В Дрейке появились чайки цветом, как наши тетерки (рябенько-коричнево-серые). Чайки — самые равнодушные к человеку создания. Но у чаек, обитающих в пятидесятых широтах, самые красивые по форме крылья: узкие, гигантские, с изломом. В 15 часов, выскочив в очередной раз на палубу, увидел далекую землю — горы Огненной Земли. Тучи, тучи, пасмурная, но довольно-таки сносная погода. На четырехметровой зыби метровая волна.
То, что произошло дальше, трудно было предвидеть. Убегая от Антарктиды на север и принимая на этом пути в основном встречные ветра, мы вышли к Огненной Земле в пределах видимости в тот момент, когда ветер исчез, и мы ощутили достаточно сильное приливное течение, которое понесло нас на скалы со скоростью 5–6 узлов. Еще ночью мы поняли, что попадаем в западню, отслеживая по радару, как нас буквально засасывает в громадный залив, набитый островами-скалами, между которыми текут быстрые реки приливно-отлив-ных течений. Залив был заперт навалом могучего течения западных ветров. Интуиция подсказывала, что выбраться из этого мешка, в который мы, меняя галсы все больше погружались, можно единственным способом: поставить полный грот, легкий стаксель и на этом полном вооружении пробовать выскрестись из западни. Стояла кромешная тьма, когда вся команда понеслась ставить грот. Но при поднятии его один из ползунов перекосило, и мы подорвали у люверса переднюю шкаторину, грот заклинило. Влекомая течением, «Урания-2» быстро шла в глубь залива, и то, что мы увидели в серой дымке рассвета, было сильным потрясением: не только спереди и с боков, но уже и сзади из моря торчали черные обломки скал. Хотя еще вечером я видел их далеко на горизонте, возвышающимися в легкой прозрачной дымке. А сейчас они были совсем рядом, и мы приближались к ним с каждой минутой. Мы обсудили на бегу с Валерой частоты, на которых работала служба SOS, и сделали вторую попытку поставить полный грот, для этого мне пришлось подняться на мачту до первой краспицы и пропускать через проблемное место люверсы. Эта попытка удалась, и грот встал во весь свой 22-метровый рост. Потом так же быстро мы выкатили из Аркашиной каюты большой тюк «угребистого» стакселя и подняли его на переднем штаге. Команда работала быстро, четко и предусмотрительно. Мы набили шкоты, и «Урания-2» с полным гротом и большим стакселем, таким нехарактерным для этих стремных мест, пошла. Пошла на волну нахраписто и резко, и тут я в очередной раз убедился, что это живой организм, которому, как и всем нам, умирать не хочется. Я стоял за штурвалом и шел на тонкой, между обветриванием парусов и максимально возможно к югу, и чувствовал, что это мне удается. Потом, отдав штурвал Аркадию, спустился в рубку и увидел мрачные, значительные лица мужиков, но сияющие изнутри. Валера сказал, что идем 120. Это было невероятно. Я впился глазами в меняющиеся кабельтовы широтной координаты — они росли, отщелкивая единицы, как таксофон в такси. «Урания-2» вырывалась из западни. Я вернулся в кокпит и встал за штурвал. Я наслаждался ходом, я видел, как уходят за корму два обломка скал, а черные скалы островов постепенно синеют. Ветер то ослабевал — и тогда паруса заполаскивали на волне, то раздувал — и тогда «Урания-2», отбрасывая стеклянную волну, уходила прочь от этого проклятого места.
Днем совершенно случайно обратил внимание на черточки на вант-путенсах основных вант грот-мачты.
Я долго и тупо глядел на них, очень медленно начиная понимать, что эти черточки — не что иное, как сквозные трещины в могучих пластинах нержавеющей стали и что грот-мачта, улетевшая за борт в Балтике пять лет назад, может сделать сейчас то же самое в этом забытом Богом месте. Я живо представил нашу перспективу — без двигателя и парусов. В авральном порядке сбросили грот и стаксель. Пока мужики сбрасывали паруса, мы с Иваном и Валерой склонили свои головы над поломкой и соображали, как отремонтировать эти места. Можно было растравить талреп и выбросить переходник ван-тпутенса, соединив накоротко вант-путенс и талреп. Но предстояло выяснить, есть ли у Боцмана в наличии болты диаметром 32 миллиметра? Боцману очень хотелось найти такие болты в своем хозяйстве, но, судя по выражению его лица, таких болтов у него не было. Вспоминая распределение усилий по вантам, я сказал Ивану, что нагрузка, приходящаяся на одну основную ванту, равна 70 процентам всего водоизмещения, в нашем случае это почти 50 тонн. Подобные болты стояли на серьгах наших якорей, и мы бросились их раскручивать. Дрейк к тому времени уже проснулся, ветер стал усиливаться, и через час, когда мы закручивали последний болт и набивали талрепы, нас с частотой в несколько секунд уже накрывали волны. Мы подняли грот на последнем рифе, свой любимый трисель на место стакселя и понеслись в сторону мыса Горн, до которого оставалось около сорока миль. Ветер усиливался с каждой минутой, и к вечеру пролив Дрейка уже терзал предельный шторм. Уже давно был убран грот; на внутреннем штаге, обтянутый двумя шкотами, стоял наш новый стаксель-трисель. Скорость зашкаливала за десять узлов. Бакштаг правого галса не позволял нам идти к Горну, и мы неслись чисто на восток, и уже в сумерках, милях в 12 к северу, увидели далекие, смытые непогодой очертания острова Горн. Боцман, получивший задание достать бутылку по этому случаю, уже несколько раз орал дурниной, подтверждая свою готовность и борясь с бросками. Мы упали в кают-компанию, где Боцман и Иван, каким-то чудом избегая расплескивания водки, наливали ее в рюмки и отдавали нам. Со словами: «За тебя, Горн!» — мы выпили, и в следующий момент яхта получила могучий удар в правый борт, и мы с Валерой, сидящие за столом, улетели вместе с диваном в сторону камбузной стойки. Диван, сорвавшийся с креплений, завис, а мы с Валерой, пролетев не менее трех метров, очутились на кам-бузном пространстве. Конечно же, я нарушил основной закон — прежде, чем самому выпить за мыс Горн, нужно было угостить Нептуна и попросить его пропустить нас через Дрейк. Схватив недопитую бутылку, я пулей вылетел на палубу и исправил оплошность, прыснув водкой по обе стороны от бортов. Надо было менять галс, и я боялся за бизань. У нас оставалось почти полчаса до наступления темноты, мы сидели в рубке и собирались с силами для того, чтобы сделать поворот. Мы с Боцманом выпустили за корму 50 метров шкотовой веревки с буйрепом на конце на тот случай, если кто-то вылетит за борт. Мы с ним ползали по палубе и краем глаза видели, что творится по обеим сторонам от бортов. Но при таких бросках и качке было непросто отправить за борт нашу страховочную снасть, не рискуя быть сдернутым ею за корму. Потом, при последнем свете, мы сделали поворот через фордевинд благодаря тому, что трисель был небольших размеров. Мы сохранили бизань, и, принимая ветер уже с левого борта, яхта понеслась, нацеленная на северо-восток.
