ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Тревога 1 сентября
Сегодня чуть свет разбудили нас пушечные выстрелы. Знакомый гул их приятно возбуждал нервы и призывал к деятельности. В последний раз вскочил я на коня и поскакал в Огузлы, по направлению которых слышалась канонада и где расположен бывший наш авангардный лагерь. Великий князь, Главная квартира, Корпусный штаб — все уже уехали на ближайшую высоту Караяла. Я замешкался, поджидая других корреспондентов, и теперь наверстывал расстояние и время, дав полный ход лошади. Густой, осенний дождь, ливший всю ночь, не переставал и теперь. Сквозь него, как через сеть, бросил я прощальный взгляд на возвышенности, на которых, друг против друга, стояли наш и неприятельский лагери. Разрывчатые, дымчатого цвета облака низко ходили вокруг гор. Несмотря на это, ясно виднелась Учьтапа, с ее полевыми укреплениями, возведенными нами в последнее время, после дела 13 августа. Далее виднелась рогатая возвышенность, которая издали казалась рядом с Учьтапой, но которая, как я хорошо знал, была на той стороне Арпачая, против Ани, на расстоянии, по крайней мере, восьми верст от Учьтапы[10]. Правее темной полосой тянулись Аладжинские высоты, прорезанные там и сям турецкими траншеями и батареями. Но неприятельские палатки не пестрели уже на Аладже. После удачного для турок дела 13 августа они спустили свои лагери с высот и расположились впереди их, на. плоскости, воздвигнув новую линию оборонительных укреплений. На правом их фланге опорными пунктами служат им две горы: Инахтапеси и Кизилтапа, которую мы так несчастно упустили из своих рук в злополучную ночь с 12 на 13 августа. Эти две торы превосходно укреплены турками и служат естественными бастионами, которые потребуют много крови в случае наступления на неприятельский лагерь.
В ночь на 26 августа охотники из дагестанцев и Самат со своей беспардонной командой карапапахов произвели очень удачное нападение на турецкий лагерь, стоявший позади Инахтапеси. Ворвавшись в лагерь и произведя страшный переполох, охотники ускакали назад. Опомнившаяся наконец турецкая кавалерия пустилась преследовать горсть смельчаков, но нарвалась на засаду дагестанцев и пехоты. Встреченные сильным ружейным огнем, турки еще быстрее удрали восвояси, потеряв, говорят, не менее 80 человек. У нас легко ранены шесть охотников и выбыло несколько лошадей. В числе раненых находится и удалой Самат[11]. Я видел его на другой день. Он и не думает уходить в госпиталь и лечится сам. «Я сам доктор», — сказал мне Самат. Действительно, между горцами и татарами имеются превосходные знатоки по части лечения ран. Самат уже заслужил второй георгиевский крест, чем очень гордится. Он совсем еще молодой человек атлетического сложения. В лице его выражается много ума: каждый жест его обнаруживает силу и энергию. Нужно было видеть, с каким комическим видом он просил меня не называть его разбойником. «Право, я не разбойник», говорил он мне. Я пожал ему руку и обещал приехать «на плов», как он приглашал. К сожалению, мне не удалось выполнить это обещание.
От Караяла турецкий укрепленный лагерь тянется через Суботан и Визинкей. На левом фланге турки имеют такие же два естественные бастиона, как и на правом. Это знакомые уже читателям горы Большая и Малая Ягны, причем Малая довольно сильно загибает линию турецкого расположения к северу. Мне кажется, что подробности эти не будут излишни ввиду ожидающихся событий на малоазиатском театре войны, как только подойдут туда подкрепления. Кстати сказать, у турок, по имеющимся сведениям, находится, против наших главных сил, до 56 000 одной пехоты, низама и редифа; вообще, на малоазиатском театре войны неприятель успел собрать до 140 батальонов (средним числом 600 человек в батальоне) и до 20 000 кавалерии, считая тут курдов, черкесов, сувари и проч. Сверх того, милиции насчитывают более 30 000. Полевых батарей полагают у них не менее 32, в восемь орудий каждая. Крепостных орудий в Карсе находилось 280, а в Эрзеруме до 300. Судя по тем орудиям, которые взяты были в Ардагане, крепостная артиллерия турок находится в лучшем состоянии, нежели наша. Под словом «наша» я разумею, конечно, только осадный артиллерийский парк кавказского военного округа.
Из всего этого видно, что нашим войскам в Малой Азии предстоит нелегкая задача. Хотя турки, как сказано, и спустились с высоты, но стоят в сильно укрепленном лагере. За спиной их находятся оставленные ими укрепления в горах, которые, во всяком случае, могут представить сильную оборону, если с первой позиции они и будут сбиты. Далее опорным пунктом им служит такая первоклассная крепость, как Карс.
Учащенная канонада и ружейная пальба, раздавшиеся в утро 1 сентября, оказались, однако, незначительным делом. В отряде генерал-лейтенанта Лазарева произведена была рекогносцировка правого крыла турецких позиций[12]. Наши доходили до Аладжинских высот и потом возвратились в лагерь. Выбыло при этом из строя до 28 человек. Пушки гремели усердно на Учьтапе и на Кизилтапе, но безвредно для обеих сторон. Напрасно измокнув, я нагнал штаб и вернулся с ним на Караял.
Как ни привлекательна была мысль о возвращении домой, в условия обычной, мирной жизни, но не без грустного чувства делал я прощальные свои визиты. В лагере быстро сближаешься; общие лишения и опасности скоро сродняют. Мне жаль уехать, не увидев в последний раз знакомые ряды храбрых гренадер 39-й пехотной дивизии, не пожав руку всем тем офицерам, с которыми сводила меня походная жизнь; мне хотелось еще взглянуть на. наших молодцов драгун, артиллеристов и сапер или на труженические ряды казаков, на их тощих, маленьких лошаденок. Печально было думать, что многих и многих из этих знакомых и полузнакомых людей никогда уже не доведется видеть и что многим из них не суждено вернуться на родину! Я не мог со всеми проститься. Я желаю хоть этими строками пожелать им счастья и благополучия; пусть уверятся они, что, живя с ними, нельзя было их не полюбить, что хотя мнение «штатского корреспондента», «неспециалиста», и имеет мало веса, но оно громче и горячее иных «военных» и «специалистов», не устанет утверждать, что лучше, храбрее и, вместе, человечнее нашей армии нет на свете. Говорю это особенно ввиду тех «специалистов», которые так упорно твердили о разложении нашей армии, об упадке ее духа и дисциплины, тех «специалистов», которые, как мне лично довелось видеть, и теперь не прочь проявлять свою специальность в палочных и кулачных расправах, вопреки закону и дисциплине, о которой так много кричат... Позвольте мне также еще раз засвидетельствовать этими строками о том гостеприимстве, радушии, которые я, как один из представителей печати, встречал в нашей кавказской армии. Еще раз повторяю: войска были рады корреспондентам и постоянно, прямо и косвенно, выражали лишь одно желание — чтоб наша печать говорила правду, одну только правду. Да, наша армия не боится гласности; стеснение печати не ей на руку.
