А на том щите желтовато-розовое, оплывшее, теплое, домашнее изображено знакомейшее животное. И надпись — название паба:
«Йоркширский поросенок».
— Вот где довелось встретиться с братцем! — острят за моей спиной его четырнадцатилетний родственник.
Улица Хэкфорд в южной части Лондона. Длинные ряды монотонных строений. Ни деревца. Но вот на бледно-голубом цоколе круглый темно-голубой знак: «Винсент Ван Гог, художник, жил в этом доме в 1872–1873 годах».
Лондонский период жизни художника известен. Девятнадцатилетний Винсент появился здесь как ученик торговца картинами. Юноша подавал надежды. «Всем нравится иметь дело с Винсентом», — отзывался о нем хозяин.
Ван Гог снял комнату в семье Лойер. Известны строки из письма его матери: «Винсент посылает домой маленькие рисунки дома, где живет, улицы и даже его комнаты, так что мы можем представить себе, как это выглядит. Такие прекрасные рисунки!»
С Винсентом в Лондоне случилось то, что неизбежно случается с юношами, оторванными от дома и попавшими в атмосферу чужой семьи: он влюбился. В дочку хозяйки. Евгению Лойер.
«Я теперь счастливее, чем когда бы то ни было. Полюби ее ради меня», — пишет он сестре. Но девушка отказала Винсенту. Биографы Ван Гога связывают с этим отказом начало кризиса, который позднее привел художника к тяжелому душевному заболеванию.
Английский журналист Кеннет Уилки, несколько лет занимавшийся изучением мест, связанных с жизнью Ван Гога, решил пуститься на поиски следов жестокосердной Евгении.
Пути вели к Полу Чолкрофту. Он — почтальон и художник. Всю жизнь посвятил копированию полотен Ван Гога. Ничего не знает прекраснее этого занятия. Собирает все, что только связано с именем великого голландца. Однажды, в дни длительной забастовке почтовиков, Чолкрофт решил не терять зря свободное время. Он пошел в городские архивы, зная, что где-то в южном Лондоне у неких Лойеров квартировал Ван Гог.
Перебрав множество бумаг, Чолкрофт нашел сертификат о рождения некой Евгении Лойер, а также имена ее родителей. Она родилась в 1854 году, а значит, в момент встречи с Винсентом ей было около восемнадцати лет. Подходяще.
В документах, просмотренных Чолкрофтом, нашелся акт бракосочетания Евгении Лойер с двадцатишестилетним инженером Самуэлем Плауменом. Брак был заключен спустя четыре года после отказа Винсенту. В этой бумаге указывался адрес молодоженов: Хэкфорд-роуд, Ламбет, Южный Лондон. Находка сертификата о рождении их сына Фрэнка Плаумена принесла Чолкрофту окончательную победу — точный адрес: 87, Хэкфорд-роуд. Городские власти установили на доме мемориальный знак.
Отсюда начались поиски журналиста Кеннета Уилки, после того, как Чолкрофт дал ему адрес.
Дом 87 сейчас стоит последним в ряду георгианских террас. На его дверях табличка с именем: Смит.
Семья Смит, живущая в давно перестроенном доме, ровно ничего о старых жильцах не знает.
И разочарованный журналист побрел снова к почтальону. У того, как это и должно быть у настоящего собирателя, нашелся еще один документ: копия сертификата о смерти Фрэнка Плаумена, сына Евгении, скончавшегося в Биггин-хилле в 1966 году в возрасте 87 лет. Документ содержал подпись в правом углу некой Кетлин Е. Мейнард. Дочь его? А что означает «Е»? Евгения? В память бабки?
Журналист видел для себя один лишь путь поисков: звонить по телефону всем Мейнардам, населяющим Южный Лондон.
Разные это были Мейнарды. Одни удивлялись, другие восхищались, третьи подолгу расспрашивали Уилки о Ван Гоге и Евгении Лойер, чтобы потом сказать: «Извините, мы ничего об этом не знаем»; некоторые (таких было мало) сердились, что их побеспокоили. Некто не знал о Кетлин Е. Мейнард.
«После пятнадцатого звонка я начал чувствовать иронию ситуации: пытаюсь найти потомков женщины, отказавшей Винсенту, — должен же я быть готов к тому, что мне тоже будут отказывать».
Уилки все же продолжает звонить. И миссис Мейнард номер девятнадцать отвечает:
— Кетлин? Она здесь не живет.
— У вас есть родственница с таким именем?
— Дальняя. Она жила в Биггин-хилле до смерти своего отца.
— Как звали отца?
— Не помню.
— Куда она уехала?
— Куда-то в Девон…
— У нее есть дети?
— Конечно, замужняя дочь, Энн. Живет в Девоне.
— У вас есть ее адрес?
Так Уилки стал обладателем адреса Энн Шоу. И позвонил ей, в Девон:
— Ваша мать Кетлин Е. Мейнард? Что означает «Е»? Евгения?
— Да, откуда вы знаете?
— Ее отец, Фрэнк Плаумен умер в Бигг-хилле?
— Да… Что все это значит? Кто вы?
Уилки успокоил встревоженную Энн, сообщив, что имеет для ее матери сообщение, касающееся жизни ее бабки Евгении Лойер. Сообщение чрезвычайно интересное.
Энн долго молчала в трубку. Скорей всего в ней боролись законное женское любопытство и законнейшая английская черта — не лезть не в свое дело. Победила последняя.
Так Уилки удалось сберечь сенсацию для самой Кетлин Мейнард.
И вот он сидит перед нею.
— Знаете ли вы, что Винсент Ван Гог снимал комнату в доме вашей прабабушки, был влюблен в вашу бабушку, но она отказала ему, что повергло художника в глубочайшую депрессию.
— О, боже мой, не всё сразу! Я ничего об этом не знаю! Смутно помню какой-то фильм с Кёрком Дугласом, там был какой-то эпизод с девушкой в Лондоне. Так это моя бабуля?
— Есть ли у вас ее фотографии?
— Разумеется.
Уилки у цели. Тонкое красивое лицо женщины с прической викторианской эпохи смотрело на него из овала старого медальона. Тут же увидел он и ее мужа, Самуэля, счастливого избранника.
Долго Уилки и миссис Мейнард перебирали старинные фотографии и среди них, на самом дне ветхой коробки, обнаружили рисунок…
Это было поразительно… Маленький кусок картона, измазанный пятнами то ли чая, то ли кофе. Улица. Ряд домов, чем-то очень знакомых Уилки. Ну, конечно, это дом 87 по Хэкфорд-роуд. Тот дом, где жила Евгения, где квартировал Висент.
— Вы знаете, что это? — спросил Уилки у хозяйки.
— Этот рисунок? Нет. Я помню, отец что-то говорил мне о нем давно, в детстве. Вспомнить не могу. Неужели вы думаете?
И возникло письмо матери художника: «Винсент посылает домой маленькие рисунки дома, где живет…»
Нетрудно предположить, что он собственноручно подарил обожаемой Евгении один из таких рисунков.
Уилки изучал рисунок с помощью лупы. И невооруженным глазом. Ясно было одно: дом тот же, но в ряду георгианских террас он стоит четвертым, в то время как теперь он угловой. Лупа помогла разглядеть надписи на табличках, которые изобразил художник на угловых стенах дома. Одна надпись, как и следовало ожидать, была «Хэкфорд-роуд», другая — «Рассел-стрит».
