— Разрешите мне отправиться вперед, милорд? — спросил Браун.
Видимо, придерживаясь обращения и формальностей образцового слуги, он на свой манер пытался уберечься от потери рассудка.
— Конечно, отправляйтесь, — сказал Хорнблауэр.
Хорнблауэр занял удобную для наблюдений позицию, откуда мог видеть, как Браун осторожно пробирается к ферме. Если где-нибудь поблизости есть войска, они расположатся здесь. С другой стороны, в такое время суток солдаты сновали бы между построек, но ни одного человека в форме видно не было. Пока Хорнблауэр наблюдал, появилась молодая женщина, за ней старик. А потом он заметил нечто, заставившее его замереть от радости. Под фермой, на каменистом берегу реки, у самого уреза воды лежала лодка — ошибиться было невозможно. Молодая женщина направилась к винограднику, расположенному выше фермы, когда Браун, притаившийся в канаве, привлек ее внимание. Хорнблауэр видел, как они разговаривали, как Браун поднялся и пошел к дому. Минутой позже он вышел и замахал им рукой, чтобы показать, что все в порядке. Взобравшись на коней, они поскакали к ферме; Мари вела в поводу лошадь Брауна, а Хорнблауэр — запасную. Браун поджидал их, держа пистолет под рукой, а старик внимательно рассматривал приезжих, пока они спешивались. На них стоило посмотреть, подумалось Хорнблауэру: грязные, оборванные, небритые. Мари выглядела как нищая попрошайка.
— Лягушатники побывали здесь вчера, милорд, — сказал Браун. — Кавалерия — насколько я понял, те самые гусары, которых мы побили на прошлой неделе. Но вчера рано утром они уехали.
— Прекрасно, — произнес Хорнблауэр. — Давайте спускать лодку.
— Лодка! — закричал старик, — Лодка!
— Что вы хотите этим сказать? — резко оборвал его Хорнблауэр, с ужасом размышляя, какой новый удар приготовила ему Судьба.
— Взгляните на лодку! — сказал старик.
Они подошли к лодке. Кто-то нанес посудине четыре мощных удара топором, и в днище зияли четыре огромные пробоины.
— Это сделали гусары, — запричитал старик, смакую ужасные подробности: «Разломайте лодку» — так сказал офицер, и они сломали ее.
Разумеется, войска, как и Хорнблауэр, прекрасно осознавали важность использования реки в качестве преграды. Поэтому приняли все мыслимые меры к тому, чтобы ненужные лица не могли ее пересечь. Вот почему брод Мари сыграл бы невероятно важную роль, если бы им удалось форсировать его вчера вечером.
Это был сокрушительный удар. Хорнблауэр рассеянно посмотрел на залитые светом нарождающегося дня поля, виноградники и бурлящую реку. Мари и граф ждали, какое решение он примет.
— Мы сможем спустить ее на воду, — заявил Хорнблауэр. — Весла остались на месте. Закрепим два пустых бочонка под банками — здесь должны найтись бочонки, учитывая, что они делают вино. Немного проконопатим, заделаем пробоины, и с помощью бочонков вполне сможем достичь того берега. Этим лучше заняться мне и Брауну.
— Есть, сэр, — сказал Браун. — Вон в том фургоне должны найтись какие-нибудь инструменты.
Необходимо было принять меры предосторожности, чтобы их не застали врасплох, так как починка лодки могла потребовать несколько часов.
— Мари, — позвал Хорнблауэр.
— Что, Орацио?
— Поезжай к верхней оконечности виноградника. Следи за дорогой. Помни, что и ты и лошадь должны быть хорошо укрыты.
— Да, Орацио.
Просто: «Да, Орацио». Хорнблауэр осознал это секундой позже. Любая другая женщина словом или интонацией дала бы понять, что последний пункт его инструкций совершенно излишен для того, кто знает свое дело. Как бы то ни было, она беспрекословно села на лошадь и уехала. Хорнблауэр встретился глазами с графом. Ему хотелось отправить старика отдохнуть — лицо графа было серым от усталости, как щетина, которой густо заросли его щеки — но он удержался от того, чтобы напрямую сказать об этом. Необходимо сохранить в графе бодрость духа, а поступая таким образом, этого не достичь.
— Вскоре нам потребуется ваша помощь, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Можем мы позвать вас, когда будет нужно?
— Разумеется, — ответил граф.
Появился Браун с бочарными принадлежностями, молотком, гвоздями и куском веревки.
— Замечательно! — воскликнул Хорнблауэр.
Они лихорадочно принялись за работу. В двух местах были разломаны как шпангоуты, так и лонжероны. Заделать пробоины было делом сравнительно несложным. А вот сломанные шпангоуты представляли более серьезную проблему. Чтобы преодолеть такое сильное течение придется грести изо всех сил, и под нагрузкой лодка может разломиться. Самым простым способом избежать этого было усилить шпангоуты диагональным наложением двух дополнительных планок.
— Когда мы перевернем ее, увидим, как она выглядит, — сказал Хорнблауэр.
Они застучали молотками, забивая гвозди. Хорнблауэр подумал, что для переправы через такую бурную реку на весла придется навалиться всерьез. Нагрузка на корпус, как продольная, так и поперечная, будет значительной. Они работали как одержимые. Старик постоянно слонялся вокруг них, говоря, что гусары вот-вот должны вернуться, поскольку они постоянно патрулируют берег реки. Все это он излагал со свойственным такому типу людей стремлением упиваться бедствиями.
Едва только он в очередной раз повторил свое предупреждение, раздался стук копыт: это была Мари, во весь опор гнавшая свою лошадь вниз по склону.
— Гусары! — коротко бросила она. — Приближаются с юга по большой дороге. Человек двадцать, насколько я могу судить.
Неужели возможно, что Судьба окажется к ним настолько немилосердна? Еще час работы, и лодку можно было бы спустить на воду.
— Они спустятся сюда, — злорадно проговорил старик. — Они всегда так делают.
Еще раз пришло время принимать неотложное решение.
— Мы должны уехать отсюда и спрятаться, — сказал Хорнблауэр. — Ничего иного нам не остается. Поехали!
— Но ремонт лодки, сэр? Они заметят, — произнес Браун.
— Они всего лишь в миле отсюда, — сказала Мари. — И будут здесь через пять минут.
— Поехали, повторил Хорнблауэр. — Граф, пожалуйста, садитесь на лошадь.
— Скажи гусарам, если они придут, что это ты занимался починкой лодки, — сказал Браун старику, поднеся свое заросшее щетиной лицо к его морщинистой физиономии.
— Поехали, Браун, — торопил Хорнблауэр.
Они поскакали к лощине, в которой прятались прежде. Привязав лошадей к ивам, они распластались среди камней и стали наблюдать. Едва успели беглецы устроиться, как восклицание Мари привлекло их внимание к приближению гусар. Это был всего лишь небольшой патруль — полдюжины солдат и юнкер. Сначала над гребнем показались украшенные перьями кивера, затем серые ментики. Они скакали по проселочной дороге, идущей от виноградника к ферме. Старик ждал их у ворот двора, и беглецы видели, как гусары натянули поводья и стали расспрашивать его. Хорнблауэр, глядя на то, как старик отвечает на вопросы, почувствовал комок в горле. Было видно, как юнкер наклонился в седле, схватил крестьянина за грудки и встряхнул. Теперь можно было не сомневаться, что тот расскажет все. Угрозы, содержащиеся в декларации Клозана, не пропали даром. Одно упоминание о них заставит старика говорить, разве что только тот потянет некоторое время, чтобы очистить совесть. Юнкер тряхнул его снова. Один из солдат демонстративно неспешно направил лошадь к реке, и вскачь принесся обратно с рапортом о ремонте лодки. Теперь старик заговорил. Возбуждение передалось даже гусарским лошадям, беспокойно гарцевавшим на месте. Повинуясь взмаху юнкера, один из солдат направил лошадь вверх по склону, очевидно, чтобы передать донесение остальной части подразделения. Старик указал рукой в их направлении, гусары развернули лошадей, и, рассредоточившись, поскакали к лощине. Это был конец.
