Личный архив! Были там бумаги из дела Радищева, были из дела Новикова. Но, честно сказать, горше другое. Не объясню, каким манером изловчился он выкрасть заветный и заповедный трактат Каржавина. Выкрал, сволочь! Потеря невозвратная (40).
Все это приключилось невдолге до того, как г-н Шешковский протянул ноги. Если о чем-либо и стоило сожалеть, так это о том, что погребли его по соседству с писателями. Вот уж истинно: и в царстве теней продолжил надзор за русской словесностью. Если ж чему-либо и стоило радоваться, так это тому, что не успел, не успел г-н Шешковский залучить Каржавина в крепость Петра и Павла или в казарму Шлиссельбургскую, соседом девятого нумера, Николая Ивановича Новикова.
Но тайному советнику отпущено было еще без малого два года. И он лелеял прожект изобличения ужаснейшего заговора.
– Рассуди, – говорил, прижмуриваясь, – нет, ты вникни, рассуди. Я ж Феденьку-то с малолетства вроде бы пестую. Бывало, радовался успешливости в науках: знай, дескать, наших. В бунтовских шайках он обретался, теперь вот на одних стежках с господами Радищевым и Новиковым, а я все сквозь пальцы, сквозь пальцы. Зачем? Почему? – И глазки к потолку возвел. – А затем и потому, что есть ему предназначенье. Да-с! – Из стопки бумаг вытянул исписанный лист, проворно вытянул, как козырь из колоды. – Слушай, чего господин Симолин, наш посланник во Франции, доносил государыне: отсюда посылают разводить огонь восстаний, раздувать полымя революции… Сообрази: французишку пошлют – мотылек на нашу свечку. А Феденьку и посылать нечего – чистой воды эмиссар! Слушай далее. Феденька с францужанкой окрутился. Будто мало своих, погляди, какие павы, а ему вишь францужанка по сердцу. Еще бы! Она из Парижа та-акое отписывала, святых вон… – Степан Иваныч коснулся картонки с перлюстрациями, отдернул ладонь, будто обжегся. – Эк, прыщет вредностями! Да-с, хороша парочка… Вон Шаховская, княжна, в Париже за бунтовщика выскочила, государыня и прикажи: урожденную Шаховскую возвернуть в Россию, а муженька-то на российский порог не пущать. А вот мадаму, которая Каржавина, эту вот я ж допустил – хороша парочка! Чего говоришь? Расстались? Знаю, судырь, знаю. И про то, что свою касаточку в Москву, гувернанткой у Архаровых определил, тоже знаю. – Степан Иваныч тихонечко рассмеялся. – Ежели со стороны глянуть, выйдет по-твоему: не ужились, и вся недолга. А ежели отсюдова глянуть, из Тайной, выйдет по-моему: умысел! Сам, значит, в одной столице колобродит, мадама – в другой. Вот ведь как у меня ладно да скла… – Он осекся на полуслове: палили пушки.
В громах адмиралтейских пушек сходил со стапелей фрегат – вершилось дело строгое. Пестрели флаги на судах, река играла солнечными бликами. Громадина медленно сближалась с полноводьем Невы, широким и выпуклым, тяжелым и плавно-подвижным.
Фрегат сходил со стапелей в громах адмиралтейских пушек. «А мы еще только киль закладываем», – думал Каржавин. Толпа снимала шапки – вершилось дело строгое.
Поздним февральским вечером стоял я в пустынном сквере, смотрел сквозь метель на желтые окна старого дома. Там некогда жил Каржавин, там и скончался в канун Наполеонова нашествия.
В его комнате пахло книгами и табаком.
Часы Морского собора мерно и достоверно отсчитывали время нашего свидания. Каржавин курил коротенькую шкиперскую трубку. Он курил крепкую смесь виргинского с волжским. Прощаясь, сказал: «Возьми, коли хочешь, фунтика три».
Дым виргинского и волжского стелется, голубея, поверх страницы. Вот этой, где последняя точка.
1 По обстоятельствам времени и места знакомство П. Бомарше и Ф. Каржавина представляется вероятным. В ряде последующих глав возникают схожие ситуации, еще не имеющие прямого подтверждения, однако произведение литературное предполагает право автора на версии, на то, чтобы идти, так сказать, впереди документа.
2 Братья Каржавины, вольнодумцы и атеисты, несомненно, оказали сильное влияние на революционность Ф. Каржавина. Разумеется, мы должны отталкиваться не от привычного образа революционера XIX – начала XX века, а от того, как данный человек отражает освободительные идеи в контексте своего времени.
3 Двухнедельный «Энциклопедический журнал» издавался в 1756 – 1793 гг. Один из наиболее последовательных печатных органов энциклопедистов.
4 Ф. Каржавин единственный из русских участвовал в конкурсе на замещение вакантной должности университетского преподавателя французского языка. И вышел победителем. Но совмещать две службы он не имел формального права. Отказаться же от службы у В. И. Баженова не хотел. Как победитель конкурса, Ф. Каржавин получил «привилегию на содержание публичной школы». Школа была открыта, однако просуществовала недолго, вероятно, по причинам финансовым.
5 В круг дружеских связей Ф. Каржавина входили, например, известный картограф Жан Бюаш, гравер Жорж Ле Руж, историк Жан Бар.
6 В начале французской революции Петербург запросил у посольства в Париже перечень русских, жительствующих в столице королевства. Список был прислан. В числе давних жителей указывались беглый солдат Тимофей и Зарин, служивший в середине 70-х годов лакеем графа Верженна.
7 Случай не единичный. Известен рапорт полицейского офицера об аресте литератора, современника Ф. Блонделя: «Думая, что его везут в Бастилию или в другую тюрьму, он сначала переносил арестование неустрашимо; но потом, когда заметил, что его засаживают в сумасшедший дом, то трудно описать вам, какая произошла в нем внезапная перемена – его покинула вся философия».
8 В.И. Ленин называл американскую войну за независимость XVIII в. одной из великих, действительно освободительных, действительно революционных войн.
9 В бумагах Ф. Каржавина упоминается, что он служил помощником директора училища. Но какого, нам неизвестно.
10 Ф. Каржавин послал письмо президенту Континентального конгресса с предложением своих услуг в качестве переводчика (сохранился автограф на французском языке). Этот факт свидетельствует о том, что он отнюдь не довольствовался ролью «снабженца», а изыскивал и другие возможности участия в американской революции.
Соображения Ф. Блонделя были правильными: Екатерину II больше заботило ослабление британского могущества, нежели подавление американских мятежников.
11 За один лишь 1768 г. («время» П. Джонса) европейские суда перевезли из Африки в Америку сто тысяч черных рабов.
