Место на пляже Аугустус к тому же стоит каких-то двести евро. Мимо меня пролетали «Бентли» и «Феррари» всех цветов и модификаций, а я грустил по своему «Фиату», понимая, что здесь ему было совсем не место. «Глускер, не хандри, – попыталась приободрить меня Катя. – Вечером сыграем в бридж с друзьями, а завтра поедем в Милан. Мне и самой здесь душновато, несмотря на весь этот лоск». В этот момент передо мной стояла та самая Катя, моя однокурсница, с которой мы вместе занимались в группе французского языка. «И „Фиат“ ты свой обретешь», – она уже не смеялась. Просто улыбнулась, понимая, как и я, что ту «нашу Италию» мы действительно потеряли безвозвратно.
Назад мы ехали молча. Вероятно, каждый из нас думал о своей Италии. Катя – о той, которую уже нашла. Я – о той, что мне только предстояло найти. Мы доехали до того самого индустриального района Милана. Катя оказалась права. Мой нелепый «Фиат-124» стоял на том же самом месте, особенно это бросалось в глаза после увиденного в Форте. Ни штрафа, ни разбитого стекла, ни проколотой шины. Он был никому не нужен. «Ну, я поехала! – однокурсница прощалась. – Надеюсь, что эта маленькая поездка тебя взбодрила». Более чем. Белая «Мазерати» умчалась так же неожиданно, как и оказалась здесь накануне. Я пытался понять, что мне делать теперь? Куда и на чем ехать дальше? Где мне искать моего «настоящего итальянца»? Я выжал сцепление. «Фиат» предательски не заводился. «Merda!» Мне оставалось только ругаться. Причем громко, размахивая руками, очень по-итальянски.
Раритетный «124-й» по-прежнему не хотел заводиться. Телефон музея «Фиат» издевательски молчал. Единственное, что продолжало работать в этой былой гордости итальянского автопрома, была магнитола. От скуки и безысходности я включил радиоприемник. Сначала мне спели про римские каникулы «Матиа Базар». М-да, везет мне на ретро сегодня! Потом, правда, очередь дошла до модных Джованотти и Леди Гаги, тоже, кстати, с итальянской фамилией, Джерманотта. Радио прервалось на рекламу, завод «Фиат» интригующе молчал. Следующим объявили Тото Кутуньо. «Не иначе как по заявкам работников автомобильной промышленности», – ухмыльнулся я. Заиграла песня, которую я помнил с детства. Laschiate mi cantare… – хриплый голос просил «позволить ему спеть с гитарой в руке». Нельзя сказать, что я тогда любил и Кутуньо и эту песню. Но я вспомнил про виниловое чудо начала 1980-х. Когда до прямых трансляций фестиваля в Сан-Ремо еще не додумались по идеологическим соображениям, фирма «Мелодия» уже выпустила диск модного зарубежного исполнителя, как тогда говорили. С обложки призывно, немного исподлобья, смотрел жгучий брюнет, призывающий все узнать про настоящего итальянца. Пластинка так и называлась – «Итальяно Веро».
Стоп! В эту минуту я уже не думал про «Фиат». Постоял здесь уже один-два дня, постоишь и подольше! Как-нибудь разберемся. Как я уже разобрался с «нашей Италией», я наконец-то нашел, что мучительно искал. Ведь именно Тото Кутуньо, первым, постарался дать самый подробный ответ на вопрос: «Кто такие настоящие итальянцы?» И случилось это уже почти тридцать лет назад, в 1983-м.
Поезд «Милан – Сан-Ремо» комфортным назвать было трудно. За три часа сорок три минуты, без остановок, я добрался из столицы Ломбардии в Лигурийскую провинцию. Итальянская Ривьера встретила меня шквалистым ветром, иссиня-черным морем и отсутствием населения на улицах города. Не сезон. В сезон же, с середины XIX века Сан-Ремо стал славиться как прекрасный курорт для больных туберкулезом. Его главным достоинством была дешевизна. «Практически как Форте-де-Марми», – ухмыльнулся я.
А «открыл» городок, как обычно бывало в те годы, наш соотечественник, российский вице-консул барон Борис Икскуль. В 1874 году сюда первый и, правда, единственный раз на аристократическую зимовку приехала императрица Александра Федоровна. Сан-Ремо ее так поразил, что она подарила бедному муниципалитету… пальмы для нового приморского бульвара. Власти были тронуты подарком с царского плеча и назвали променад в честь императрицы. Corso Imperatrice.
Но при всей прелести этого милого городка с классическими средиземноморскими пейзажами, он бы так и остался на веки вечным дешевым курортом, бедным родственником соседней роскошной Ниццы. И никогда не был бы так знаменит во всем мире. Если бы не фестиваль популярной песни.
Он начинался как небольшой конкурс между несколькими певцами в оперном зале местного казино. Тогда, на первом «Сан-Ремо» в 1951-м победила Нина Пицци с песней «спасибо за цветы». Впрочем, конкурентов у победительницы было двое. Каждый из них исполнял по нескольку шедевров. Сама Пицци спела девять песен и сама же умудрилась занять еще и второе место. С ростом популярности фестиваля казино сменилось театром «Аристон», а Старый Свет настолько проникся успехом Сан-Ремо, что породил его общеевропейский клон – конкурс песни «Евровидение».
Я стоял напротив театра «Аристон», по сути, типового кинотеатра начала 1970-х, и пытался понять, что же произошло на его сцене в 1983-м. Когда песня «Настоящий итальянец» не вошел даже в тройку призеров. По результатам голосования победила Тициана Ривале с песней «Будь что будет». Наверное, о чем-то подобном тогда думал и Тото Кутуньо. По стране поползли слухи, дескать, Кутуньо на самом деле-то выиграл, но давать главный приз за песню, в которой столько иронии, жюри не решилось… С одной стороны, «Итальянец», действительно, если не откровенно смеялся, то уж точно подшучивал над самими итальянцами. С другой, уж больно поразительно точными были эпизоды, описанные в песне, словно выхваченные фотокамерой, до мелочей фиксирующей итальянскую действительность тех лет.
Незамысловатая мелодия Кутуньо уже преследовала меня, я не мог от нее избавиться. Волей-неволей я начинал напевать этот миленький мотивчик, пытаясь понять, и что хотел сказать автор, и что так могло не понравиться официальному жюри. Тото Кутуньо назначил мне встречу в шесть вечера, в своей студии. Войдя в полуподвальное помещение, заваленное нотами, гитарами и ударной установкой, я увидел практически то же лицо. Как и на пластинке фирмы «Мелодия» 1984 года. Кутуньо был в прекрасной форме, несмотря на перенесенное онкологическое заболевание, он вовсю репетировал, готовясь к очередным концертам в России. Только у нас и он, и другие «санремонтники» еще по-прежнему востребованы. Впрочем, самого артиста это обстоятельство, похоже, не волновало. Он еще раз, уже специально для меня, спел «Итальянца», сказал по-русски: «Привет, спасибо, я люблю тебя, Россия». Откашлялся и дал понять, что готов к общению.
Мы начали с ним «препарировать» текст слов. Наш разговор напоминал беседу лаборанта и профессора в филологической лаборатории. Итак, если верить песне, то «настоящий итальянец» держит в руках гитару или, в крайнем случае, автомагнитолу. Я понимал, что гитара говорит о его музыкальности, но магнитола? Да еще в руках? О чем может говорить она? Тото Кутуньо усмехнулся и пришел мне на помощь: «О бережливости». «Было время, когда радиомагнитолы из автомобилей все время крали. Разбивали окно и крали. Так что, кто бы на машине ни ездил, когда он из нее выходил, то обязательно вынимал приемник. И потом все время его носил в руках. А сейчас, если и крадут, то всю машину целиком. А что? Разве в России не так?» Так, конечно так. «Эка невидаль, – подумал я, – у нас и сейчас особо не размышляют: угнать машину целиком или только вытащить автомагнитолу». Недаром говорят, что у итальянцев и русских менталитет похож. Кроме автомагнитолы итальянцам, согласно песне, дороги спагетти, кофе и… президент-партизан. Синьор Кутуньо, а можно поподробнее? «Ну, просто в то время президентом Итальянской Республики был Сандро Пертини, бывший партизан. Он был очень хорошим президентом, прекрасным человеком».
