На дѣлѣ же вышло совсѣмъ иное: мы проскользнули въ вагонъ, оглядываясь, не увидалъ бы кто, — очистили два мѣста, и усѣлись, стараясь принять невинный и безмятежный видъ.
Б. замѣтилъ, что когда явятся другіе пассажиры, намъ лучше всего притвориться спящими и дѣлать видъ, что ничего не понимаемъ, если насъ примутся расталкивать.
Я отвѣчалъ, что съ своей стороны могу произвести надлежащее впечатлѣніе безъ всякаго притворства; и началъ устраиваться поудобнѣе.
Спустя нѣсколько секундъ вошелъ другой пассажиръ, очистилъ себѣ мѣсто и усѣлся.
— Это мѣсто занято, сэръ — сказалъ Б., изумленный такимъ хладнокровіемъ. — Всѣ мѣста въ этомъ вагонѣ заняты.
— Вижу, — цинично отвѣчалъ нахалъ. — Но мнѣ нужно сегодня быть въ Кёльнѣ.
— Но вѣдь и тому пассажиру, чье мѣсто вы заняли, нужно быть въ Кёльнѣ, — возразилъ я. — Какъ съ нимъ-то быть? Нельзя же думать только о себѣ!
Чувство справедливости проснулось во мнѣ и я положительно негодовалъ на пришлеца. Минуту тому назадъ я могъ отнестись равнодушно къ захвату чужого мѣста. Теперь подобный поступокъ казался мнѣ чудовищнымъ. Дѣло въ томъ, что лучшая часть моей природы никогда не засыпаетъ надолго. Даже въ отсутствіи шарманщика или младенца она пробуждается сама собою. Да, — я грѣшный, мірской человѣкъ, что и говорить; но во мнѣ есть доброе начало. Его нужно расшевелить, — но оно есть.
Этотъ человѣкъ расшевелилъ его. Чувствуя, что мнѣ слѣдуетъ искупить проступокъ, совершенный мною нѣсколько минутъ тому назадъ, я разразился обличительной рѣчью.
Но мое краснорѣчіе пропало даромъ.
— О! это только вице-консулъ, — замѣтилъ пришлецъ — вонъ его имя на чемоданѣ. Не важная птица; посидитъ и съ кондукторомъ.
Безполезно было защищать священное дѣло Правосудія передъ человѣкомъ съ такими низкими чувствами. И такъ, заявивъ протестъ противъ его поведенія и тѣмъ самымъ облегчивъ свою совѣсть, я прислонился къ спинкѣ сидѣнья и заснулъ сномъ праведника.
За пять минутъ до отхода поѣзда явились законные владѣльцы вагона. Ихъ было семеро, а свободныхъ мѣстъ оказалось только пять. Они удивились и начали ссориться.
Б., я и несправедливый пришлецъ, занявшій мѣсто въ уголку, пытались успокоить ихъ, но разгорѣвшіяся страсти заглушали голосъ разсудка. Оказывалось, какъ ни верти, — что двое заняли мѣсто обманомъ, и каждый былъ совершенно увѣренъ, что остальные шестеро лгутъ.
Меня пуще всего огорчало, что они бранились по англійски.
Они могли бы говорить на своихъ языкахъ — тутъ было четыре бельгійца, два француза и одинъ нѣмецъ — но англійскій показался имъ самымъ подходящимъ для ссоры.
Убѣдившись, что нѣтъ никакой надежды столковаться, они обратились къ намъ. Мы тотчасъ рѣшили дѣло въ пользу пятерыхъ худощавыхъ, и они, считая повидимому, это рѣшеніе окончательнымъ, усѣлись, предложивъ двумъ толстымъ убираться.
Но тѣ — нѣмецъ и одинъ изъ бельгійцевъ — рѣшились обжаловать приговоръ и позвали оберъ-кондуктора.
Оберъ-кондукторъ не счелъ нужнымъ выслушать ихъ жалобу, а съ перваго же абцуга началъ упрекать ихъ за то, что они вламываются въ вагонъ, гдѣ всѣ мѣста уже заняты, и безпокоятъ другихъ пассажировъ.
Онъ тоже объяснилъ имъ это по англійски, а они, выйдя на платформу, отвѣчали ему на англійскомъ же языкѣ.
Повидимому англійскій языкъ въ ходу у иностранцевъ въ случаяхъ ссоры. Должно быть они находятъ его болѣе выразительнымъ.
Мы смотрѣли на нихъ изъ оконъ. Насъ забавляла эта ссора. Вскорѣ на сцену явился жандармъ. Онъ разумѣется принялъ сторону оберъ-кондуктора. Человѣкъ въ мундирѣ всегда поддерживаетъ другого человѣка въ мундирѣ, не спрашивая, изъ-за чего возникла ссора, кто правъ, кто виноватъ. До этого ему нѣтъ дѣла. У мундирныхъ людей сложилось твердое убѣжденіе, что мундиръ не можетъ быть виноватъ. Если бы мошенники носили мундиръ, полиція оказывала-бы имъ всяческое содѣйствіе и забирала въ участокъ всякаго, кто осмѣлился бы мѣшать ихъ занятіямъ. Жандармъ помогалъ оберъ-кондуктору обижать двухъ толстыхъ пассажировъ, и помогалъ опять таки на англійскомъ языкѣ. Онъ скверно говорилъ по англійски и вѣроятно выразилъ бы свои чувства гораздо картиннѣе и живѣе на французскомъ или фламандскомъ языкѣ, но это не входило въ его разсчеты. Какъ и всякій иностранецъ, онъ мечталъ сдѣлаться отличнымъ англійскимъ ругателемъ, а тутъ ему представлялась практика.
Таможенный клеркъ, проходившій мимо, присоединился въ группѣ. Онъ принялъ сторону пассажировъ, и сталъ бранить оберъ-кондуктора и жандарма, и онъ бранилъ ихъ на англійскомъ языкѣ.
Б. замѣтилъ, что, по его мнѣнію, очень пріятно услышать англійскую перебранку въ чужой землѣ, вдали отъ родныхъ пенатовъ!
Семейный человѣкъ. — Эксцентрическій поѣздъ. — Оскорбленіе, нанесенное англичанину. — Одинъ въ Европѣ! — Нѣмцы не понимаютъ скандинавскаго языка. — Какъ опасно знать много языковъ. — Утомительное путешествіе. — Кёльнъ, ура!
Въ вагонѣ оказался весьма свѣдущій бельгіецъ, сообщившій намъ много интереснаго о городахъ, мимо которыхъ мы проѣзжали. Я чувствовалъ, что если бы мнѣ удалось проснуться, и выслушать этого господина, и запомнить все, что онъ говорилъ, и не перепутать его разсказовъ, — то я бы хорошо ознакомился съ мѣстностью между Остенде и Кёльномъ.
Почти въ каждомъ городѣ у него были родственники. Я полагаю, что были и есть семьи, не менѣе многочисленныя чѣмъ его; но я никогда не слыхалъ о такой семьѣ. Повидимому она была размѣщена очень разумно: по всей странѣ. Всякій разъ, когда я просыпался, до меня долетали замѣчанія въ такомъ родѣ:
— Брюгге… видите колокольню: каждый вечеръ на ней играютъ польку Гайдна. Тутъ живетъ моя тетка. — Гентъ, ратуша… говорятъ, прекраснѣйшій образчикъ готическаго стиля въ Европѣ. Вонъ въ томъ домѣ, за церковью, живетъ моя матушка. Алостъ — обширная торговля хмѣлемъ. Тамъ проживалъ мой покойный дѣдъ. Вотъ королевскій замокъ, — вонъ, прямо! Моя сестра замужемъ за господиномъ, который тамъ живетъ, то есть не во дворцѣ, а въ Лекснѣ. Зданіе судебной палаты… Брюссель называютъ маленькимъ Парижемъ, — по моему онъ лучше Парижа… не такъ многолюденъ. Я живу въ Брюсселѣ. Лувенъ… тамъ есть статуя Ванъ де-Вейера: революціонера 30 года. Моя теща живетъ въ Лувенѣ. Уговариваетъ насъ переселиться туда же. Увѣряетъ, что мы живемъ слишкомъ далеко отъ нея; я этого не думаю. Люттихъ, — видите цитадель? Мои братья живутъ въ Люттихѣ — двоюродные. Родные, тѣ въ Мастрихтѣ… — и такъ далѣе до самаго Кёльна.
Врядъ ли мы проѣхали хоть одинъ городъ или деревню, гдѣ не оказалось бы его родни въ одномъ или нѣсколькихъ экземплярахъ. Наше путешествіе было повидимому не столько поѣздкой по Бельгіи и Сѣверной Германіи, сколько посѣщеніемъ мѣстъ, населенныхъ родственниками этого господина.
