Чтобы забыться и не думать о своем горе, я собирал вокруг себя своих дикарей и в дружеской беседе с ними старался отвлечь свои мысли от воспоминаний о Бруно. И вот, во время таких бесед я иногда начинал заговаривать о людоедстве и говорил им, что Великий Дух, которого все они так боялись, дал мне письменный завет, в котором он строго воспрещает употреблять в пищу тела человеческих существ.
Этот завет, или письменное завещание, о котором я говорил им, была моя старая библия. Понятно, что мои дикари не могли усвоить ее значения как книги, потому что у них не было никакой письменности, но мои слова и движения и высоко поднятая мною книга, которую я держал в руке, тем не менее производили на них сильное впечатление. Вообще туземцы с величайшим интересом прислушивались к моим рассказам о жизни, обычаях и приемах цивилизованного мира, но опыт доказал уже мне, что необходимо соизмеряться при этом со способностями усваивания, понимания и мировоззрением туземцев. Так, например я говорил им, что в больших городах (становищах, как я их называл) на моей родине никогда не бывает темно, даже и ночью, потому что у белых людей в их распоряжении имеются такие светила, которые они могут по желанию зажигать и гасить. Причем, конечно, самым подходящим сравнением являлись звезды небесные, но мои слушатели были до крайности удивлены, что такого рода светила могли находиться в зависимости от человеческой воли. Однажды я смастерил маленькую тележечку из тонких бревешек, чтобы возить в ней детей. Так как эти дикари впервые увидели применение колес при передвижении, то это казалось им совершенно непостижимым. С чисто детским восторгом и громкими возгласами радости и удивления, превосходящими всякое описание, и мужчины, и женщины чуть не дрались за честь катить эту первобытным способом сделанную тележечку. Я изготовил ее из тонких бревешек на четырех сплошных деревянных колесах, сделанных из цельного ствола дерева в поперечном разрезе. Немалое удивление возбуждали также в туземцах размеры моего жилища, но удивление их не имело границ, когда я сказал им, что некоторые строения в больших «становищах» белых людей не уступают по величине своей холмам и притом несравненно многочисленнее и стоят теснее друг к другу. Я уже рассказывал о том необычном телеграфе, который существует у туземцев. В начале восьмидесятых годов до меня стали доходить новости, что на севере появились белые; и однажды в одно из своих продолжительных странствий я повстречал группу белых старателей. Я вспомнил об этой примечательной встрече потому, что их временное пристанище предстало предо мной совершенно неожиданно. Так всегда происходит в австралийском буше.
Я выяснил, что это была не единственная артель старателей: я несколько дней прожил среди нескольких становищ белых, после чего вернулся к своему дому в горах. Едва ли нужно говорить, что белые, увидев меня, были поражены этим фактом, гораздо больше, чем я удивился, встретив их. Я мог бы пойти с ними и вернуться к цивилизации, но я не хотел оставлять свою жену-туземку и семью. Я встретил эти партии старателей в районе Кимберли; и хочу отметить, что я и прежде знал о существовании этого золотоносного района. Впоследствии я узнал, что географически плато Кимберли было ближайшей точкой, куда я мог дойти, чтобы добраться до цивилизации.
Затем я снова осел в своем горном жилище, и скоро зажил по-старому, и мой образ жизни практически не отличался от жизни аборигенов, кроме того факта, что я не всегда сопровождал их, когда те переходили на новое место жительства. Аборигены постоянно навещали меня и гостили три-четыре дня. Я поощрял эти визиты и неизменно подготавливал какое-нибудь развлечение для своих гостей — я даже предоставлял им жен, согласно туземному обычаю. Но вы спросите, где же я брал этих жен? Вопрос конечно интересный и требует довольно обстоятельного ответа. Туземцы не в восторге от появления младенцев женского пола, наоборот, зачастую они стараются избавиться от них, чтобы оградить себя от необходимости брать их с собой, когда отправляются странствовать. Поскольку я всегда души не чаял в детишках, я решил попытаться положить конец этому ужасному обычаю — убивать новорожденных девочек, поэтому я повсеместно распространил известие, что родители могут передать своих дочерей мне, а я уже воспитаю и позабочусь о них. В результате этого предложения у меня вскоре образовался настоящий приют — учреждение, которое неоднократно и во многих отношениях приносило мне пользу. Помимо удовлетворения от сознания того, что я уберег от ужасной смерти детей, которых я считал своими приемными дочерьми, ко мне отовсюду приходили молодые люди, чтобы выбрать себе жену.
Как я уже говорил раньше, мои приемные дни начинались в новолуние.
Гости, как и члены моего племени, постепенно проникались уважением к Библии; но я опасался, что причина заключалась не в святости, которую несла эта книга, а скорее в благоговении перед чудесами, о которых в ней говорилось и которые я толковал им, сообразно с их примитивным разумом.
Бывало, что я совершал ошибки. Например, мне казалось, что их весьма заинтересует притча о том, как Моисей ударил скалу и чудесным образом обрел источник воды. Все, что касалось добывания воды в пустыне, невероятно их занимало. Но туземцы попросили меня совершить такое же чудо!
Другая библейская история, которая привела меня в замешательство, повествовала о Валааме и его осле. Решив рассказать эту притчу, я уже по опыту знал, что если я упомяну об осле, то придется пуститься во все возможные пространные объяснения, описывая это животное, что, скорее всего, не приведет ни к чему, а лишь возбудит недоумение моих слушателей; я решил рассказать им о Валааме и его кенгуру. Однако то обстоятельство, что кенгуру Валаама могло говорить человеческим голосом, ужасно смущало их. Очевидно, говорящее животное казалось чем-то особенно забавным для туземцев и, хотя мой рассказ был встречен громким весельем и одобрениями, и даже распространился из одного племени в другое, я все же был того мнения, что им не следует говорить о том, чего они не могут вполне усвоить.
Однажды я рассказал им о гибели Содома и Гоморры от огня и каменного дождя и это снова вовлекло меня в беду. Меня тотчас стали допрашивать, как это возможно, чтобы Великий Дух, или кто-либо другой, мог спалить огнем камни, из которых были построены дома? Понятно, что всякие такого рода вопросы подвергались тотчас же обсуждению каким-нибудь колдуном, или кудесником из чернокожих, или каким-нибудь другим моим завистником, которые, конечно, сейчас же старались дискредитировать меня. Несколько дней спустя после того, как я позабавил своих чернокожих рассказом о гибели Содома и Гоморры, гуляя с Ямбой в Наших горах, я случайно открыл большие залежи сланцеватой глины и, при виде ее, тотчас же решил воспользоваться ею, чтобы демонстрировать чернокожим, что библейский рассказ не только правдив, но и весьма возможен, и что я в состоянии зажечь камень и показать им наглядно, как это было.
