— Что ж, я не против,— согласился Паттерсон,— это меня не касается. Мое дело — получить деньги. Когда они заплатят? До или после прохода?
— Половину — до, половину — после.
— Нет,— заявил ирландец,— мое непременное условие: завтра же вечером восемьсот пиастров!
— А где ты будешь? — осведомился Сердей.
— Где-нибудь на посту. Разыщешь меня… А остальные деньги — в тот день, когда я пропущу первый десяток,— пусть передаст мне замыкающий. Если обманут, я подыму тревогу. Если заплатят честно, я — молчок и потихоньку удеру.
— Договорились,— подтвердил повар.— Когда можно будет пройти?
— На пятую ночь после этой. Будет новолуние.
— А где?
— На моем участке.
— Кстати,— вдруг вспомнил Сердей,— я что-то не заметил твоего дома.
— Его снесло наводнением в прошлом году, но, чтобы скрыть вас, хватит и забора.
— Да он почти весь разрушен.
— Я починю.
— Отлично. До завтра!
— До завтра! — ответил Паттерсон.
Он услышал, как зашуршала трава, а потом по слабому всплеску понял, что Сердей осторожно вошел в воду. Больше ничто не нарушало ночной тишины.
На следующий день всех очень удивило, что ирландец начал ремонтировать свой полуразрушенный забор. Казалось странным, что при создавшихся обстоятельствах он может заниматься таким делом. Но в конце концов это была его усадьба, у него в кармане лежали документы на землю (вернее, копии с них, выданные ему после наводнения). Значит, он имел право делать на своем участке все, что заблагорассудится.
Целый день Паттерсон усердно трудился. С утра до вечера ставил колья, укреплял их перекладинами, заделывал щели между ними, не обращая внимания на пересуды, вызванные его занятием.
Вскоре его назначили в караул на южном валу. На этот раз ему пришлось принять вахту ранним вечером. Было еще совсем светло. Но к концу смены стемнеет, и Сердей без труда доберется до вала. Если только…
Если только предложение бывшего повара с «Джонатана» было серьезным. Ведь нельзя исключить возможности, что Паттерсону просто-напросто подстроили ловушку, а он как дурак попался в нее. Но вскоре ирландец успокоился. Сердей был уже здесь. Укрывшись в густой траве, невидимый для всех, повар оказался рядом с тем, кто с нетерпением поджидал его.
Ночь вступала в свои права. Когда совсем стемнело, Сердей подполз к своему сообщнику, и все произошло так, как было условлено. Обе стороны расстались довольные друг другом.
— На четвертую ночь после этой,— еле слышно прошептал Паттерсон.
— Договорились.
— Не забудь остальные деньги, иначе ничего не выйдет.
— Будь спокоен.
После этого краткого диалога Сердей уполз, но сначала положил к ногам предателя мешок, который, коснувшись земли, издал легкий звон. Это были обещанные восемьсот пиастров. Плата за предательство.
На следующий день Паттерсон продолжал чинить забор, но, понимая, что подобное занятие в такой тревожный момент может показаться по меньшей мере странным, он решил при первом же случае объяснить свои поступки и отвести от себя всякие подозрения. Ирландец смело обратился к Хартлпулу с просьбой назначать его в караул только на принадлежащем ему участке. Это желание показалось вполне обоснованным. Действительно, какой смысл посылать Паттерсона на другой пост, в то время как кто-то посторонний будет охранять его усадьбу?
Хартлпул испытывал какую-то необъяснимую антипатию[112] к ирландцу, хотя в некоторых отношениях тот даже заслуживал уважения. Он был неутомимым работником и покладистым парнем. И в его просьбе не было ничего предосудительного.
— Странно, что вы начали ремонтировать свою изгородь именно теперь,— все же заметил Хартлпул.
Ирландец невозмутимо возразил, что сейчас для этого дела самое подходящее время. Все общественные работы прекращены, и, чтобы не сидеть сложа руки, он решил привести в порядок свое личное хозяйство.
Объяснение было вполне убедительным и соответствовало трудолюбию Паттерсона. Главу полиции оно удовлетворило.
— Что ж, не возражаю,— сказал он.
Не придав этому эпизоду никакого значения, Хартлпул даже не счел нужным сообщить о нем Кау-джеру.
Но, к счастью для остельской колонии, другому человеку удалось своевременно предостеречь губернатора.
Накануне, приняв смену, Паттерсон полагал, что находится на посту один. Однако он ошибался — в нескольких шагах от него, в высокой траве, лежал Дик. Он ничуть не интересовался часовым, и когда тот стал на пост, мальчик только окинул ирландца рассеянным взглядом и продолжал следить за патагонцами. Это занятие, всецело поглощавшее его, было делом совершенно добровольным, ибо по возрасту Дик освобождался от мобилизации. Но близкая опасность возбуждала его воинственный пыл.
Если бы взгляд Паттерсона не был прикован к месту появления Сердея, он, возможно, заметил бы постороннего, тем более что тот и не думал прятаться.
А Дик вскоре начисто забыл об ирландце, ибо нечто непонятное и странное привлекло все его внимание.
Среди лесных зарослей, у подножия холма, вдруг что-то зашевелилось. Человек или зверь?… Нет, человек… Он даже разглядел его лицо, обращенное в сторону Либерии…
Пристально вглядевшись в незнакомца, мальчик вздрогнул. Это же Сердей!
Черт возьми! Он хорошо помнил бывшего повара с «Джонатана» и узнал бы его среди тысячи других. Ведь Сердей тоже был в пещере в тот страшный день, когда чуть не погиб бедный Сэнд.
Зачем же явился сюда этот ужасный тип? Инстинктивно Дик прижался к земле. Не отдавая отчета в своих действиях, он не хотел, чтобы его заметили.
Время шло. В этих широтах сумерки сгущаются медленно, постепенно переходя в темную ночь. Паренек сидел в своем тайнике, как мышь в норе, изо всех сил напрягая зрение и слух. Но часы проходили, а он не видел и не слышал ничего подозрительного. Правда, один раз ему показалось, что во мраке какая-то тень ползком приближается к Паттерсону, послышался шелест травы, неясный шепот и тихое позвякивание, как будто встряхнули мешок с золотыми монетами… Затем все стихло.
Ирландца сменил другой часовой, но Дик не покинул своего наблюдательного поста, до самой зари напряженно всматриваясь в темноту, прислушиваясь к ночным шорохам. Однако ночь прошла спокойно.
Как только взошло солнце, он сразу побежал к Кау-джеру. Боясь, что ему попадет за добровольное ночное бдение, начал речь издалека:
— Губернатор, мне нужно кое-что вам сказать…— Затем, сделав нарочитую паузу, осведомился: — А вы не будете бранить меня?
