Когда я возвратился к своей палатке, меня уже поджидали зять Вау-бе-бе-наис-сы и двое других юношей, прибежавших на его крики.
«Что ты там еще натворил?» – крикнул в бешенстве один из них, и в ту же минуту все трое бросились на меня. Я очень устал, и им легко удалось повалить меня на землю. Тотчас подошел и сам Вау-бе-бе-наис-са, схватил меня за черный шелковый платок, который я носил на шее, и начал душить, топтать ногами и бить; под конец он бросил меня в снег. Я услышал, как один из четырех сказал: «Он умер!»
Лежа на земле, я не мог оказать сопротивление четырем противникам и прикинулся мертвым. Наконец они сочли меня убитым и, отойдя на некоторое расстояние, остановились. Тогда я вскочил на ноги и, к их крайнему изумлению, схватил длинный кол от палатки. От неожиданности или страха все они бросились бежать. Но я в свою очередь начал их преследовать и, догнав Вау-бе-бе-иаис-су, нанес ему еще несколько крепких ударов. Тут они наконец оставили меня в покое, и я мог заняться развешиванием мяса для провяливания. Тем временем моя жена привела к палатке измученных собак, улегшихся возле входа. Вау-бе-бе-наис-са, вернувшись со своими спутниками, увидел собак, выхватил нож и заколол одну из них. Моя жена, услышав шум, вышла из палатки, но он пригрозил, что зарежет и ее.
Назавтра Вау-бе-бе-наис-са был весь в шишках и ранах, с сильно распухшим лицом. Я решил, что он не будет выходить из палатки. Боясь оставить жену одну, я поручил ей перевозить мясо, а сам остался сторожить палатку. Но к полудню усталость превозмогла и я заснул. Вау-бе-бе-наис-са, то ли подозревая, что я заснул, то ли получив об этом сообщение, подкрался с ножом в руке и уже готов был занести его, как я проснулся и вскочил. Увидев, что у меня оружие, он бросился наутек, но я не стал его преследовать.
И все же этот индеец продолжал мне докучать своими угрозами. Если мы встречались с ним на одной тропе, он никогда не уступал дороги, даже когда шел налегке, а я нес на спине тяжелую поклажу.
Глаз у индейца так распух, что в течение нескольких дней он им ничего не видел. Это увечье придавало ему крайне смешной вид, так как он и без того был неуклюжим и уродливым. После еще одной неудачной попытки меня зарезать он от ярости и неудовлетворенной жажды мести сделал в сторону моей палатки оскорбительный жест, который обычно позволяют себе только женщины; эта выходка вызвала насмешки над ним даже со стороны его друзей.
Как бы то ни было, постоянные преследования индейца мне надоели, и я старался его избегать. Однажды я шел впереди группы и, так как она придерживалась проторенной дороги, решил свернуть с тропы, чтобы разбить палатку в стороне, не желая случайно оказаться по соседству с Вау-бе-бе-наис-сой. Но когда этот индеец приблизился к тому месту, где от дороги отходила моя тропа, он остановился, и я услышал, как он сказал своему 12-летнему сыну: «Подожди здесь, пока я убью этого белого человека». С этими словами он сложил свою ношу и, хотя сын умолял его не причинять мне зла, подошел примерно на расстояние 50 ярдов, вынул ружье из чехла, зарядил его и стал в меня прицеливаться.
Простояв некоторое время в таком положении и поняв, что этим меня не запугаешь, он, как воины во время битвы, начал приближаться ко мне, прыгая из стороны в сторону и испуская вопли. Так как он при этом продолжал целиться в меня и изрыгать проклятья, я тоже вышел из себя и схватился за ружье. Мальчик подбежал ко мне, обнял и стал умолять пощадить жизнь его отца, охваченного безумием. Тогда я откинул свое ружье, обхватил старика за пояс, обезоружил его и обругал за упорство, с каким он подвергал меня своим глупым нападкам. «Я очень часто бывал в твоей власти, пора бы уже понять, что у тебя все равно не хватит смелости меня убить. Ты не мужчина, у тебя нет даже сердца женщины или смелости собаки. Теперь я говорю с тобой в последний раз. Запомни, что я сыт по горло твоими глупостями. Если ты и дальше будешь досаждать мне, то это может стоить тебе жизни».
Тут старик оставил меня в покое и пошел вперед со всей группой. Задержалась только моя семья. На следующий день я тронулся в путь по следу индейцев, впрягшись в нагруженные сани и подгоняя бежавших впереди меня собак, тоже везших поклажу. Когда мы проходили мимо кустарниковых зарослей, я предупредил свою дочь Марту, чтобы она держалась настороже, так как возможно, что Вау-бе-бе-наис-са подкарауливает нас где-нибудь в засаде. Тотчас после этого предупреждения она сделала резкий скачок и с поднятыми руками бросилась ко мне, крича: «Отец! Отец!» Я схватил ружье, побежал вперед и обшарил все места около палаточных кольев и почти погасших костров покинутого лагеря, где можно было спрятаться, но никого не нашел. Когда я спросил дочь, почему она подняла тревогу, девочка ответила, что «почуяла огонь». Она была так напугана, что малейшее необычное происшествие выводило ее из себя; и все из-за постоянных угроз Вау-бе-бе-наис-сы.
Я хотел отделаться от бесконечных преследований этого мучителя и решил остаться у озера Раш, рассчитывая, что Вау-бе-бе-наис-са и другие индейцы пойдут прямо к Лесному озеру. Итак, я выбрал место, где предполагал устроить зимнюю стоянку, и, оставив детей сторожить палатку, вместе с женой пошел за мясом. Когда мы возвратились, дети рассказали, что в наше отсутствие в гости приходила бабушка и просила свою дочь завтра навестить ее на стоянке, где находились три-четыре палатки наших друзей.
Я охотно дал свое согласие и решил, что пойду с женой, так как моя теща особенно настоятельно меня приглашала. Остаток мяса мы решили перенести после возвращения. Но ночью я увидел вещий сон. Тот юноша, который часто являлся ко мне, когда я занимался охотничьей магией, вошел, как всегда, через верхнее отверстие палатки и остановился передо мной. «Не ходи, – сказал он мне, – туда, куда ты собираешься отправиться завтра. Знай, если ты не последуешь моему совету, то с тобой случится беда. Посмотри туда», – продолжал он, указывая в противоположном направлении, и я увидел приближавшихся ко мне Ша-гвау-ку-синка, Ме-цхик-ко-наума и других друзей. Потом юноша показал вверх, где надо мной летал маленький ястреб, привязанный за хвост. Юноша не произнес больше ни одного слова и покинул палатку через входное отверстие. Я тотчас проснулся, охваченный тревогой, и уже не мог заснуть. Утром я сказал жене, что не смогу сопровождать ее. «Почему ты не можешь пойти со мной, ведь ты вчера обещал?!» – спросила жена. Тогда я рассказал ей свой сон, но она упрекнула меня в трусости и так настоятельно уговаривала, что я наконец уступил ее просьбам.
Утром я сказал детям, что к нам в палатку придут их дядя и другие родичи, велел передать им, что должен вернуться в полдень, а если к этому времени не вернусь, значит, меня убили. Едва мы с женой отошли ярдов на 200 от палатки, как я увидел маленького ястреба, похожего на того, который летал надо мной во сне. Я понял, что мне дается еще одно предупреждение о грозящей беде, и сказал жене, что дальше не пойду. Но, видя, что я поворачиваю назад, жена начала опять смеяться над моими опасениями и плохими предчувствиями. Зная, с каким предубеждением относились ко мне теща и ее семья, я понимал, что мой отказ навестить ее еще усилит наш разлад. Из этих соображений я решил продолжить свой путь, хотя сознавал, что напрасно дал себя уговорить.
