Жюль Верн - Миссис Бреникен

Мы наблюдали эту кулинарную церемонию не без некоторого отвращения, но, надо признать, когда уже готовую змею вынули из импровизированной печи, она издавала приятный запах. Ни Джейн, ни я не пожелали отведать блюда; Том Марикс уверял, что змеиное мясо довольно безвкусно, а вот печень считается лакомством.

— Ее можно сравнить, например, с рябчиком,— заявил он.

— С рябчиком!… Славно!… Да!… Очень славно! Рябчик — это изумительно! — воскликнул Джос Меритт.

Отведав для начала небольшой кусочек змеиной печенки, он затем велел принести себе кусок побольше и в конце концов слопал ее всю. Ничего не поделаешь — британская бесцеремонность.

Что касается Чжин Ци, то он не заставлял себя упрашивать. Дымящийся кусок змеиного мяса, который он смаковал как истинный гурман, привел его в благостное расположение духа.

— Ай-йа! — вздохнул он с сожалением.— Сюда бы устриц, хорошего китайского вина, и можно вообразить, что ты в «Железной арке»!… Это самая знаменитая чайная в Пекине.

Годфри и Зак Френ, преодолев отвращение, взяли-таки себе немного змеиного мяса. По их мнению, оно оказалось весьма съедобно. Я предпочла поверить им на слово.

Разумеется, сие блюдо было до последнего кусочка съедено конвойными-аборигенами. Они даже не оставили жира, вытекшего из змеи при готовке.

Ночью нас разбудил жуткий вой, раздававшийся в отдалении. Выла стая динго[272]. Это животное можно назвать австралийским шакалом, поскольку в нем есть что-то от волка и от собаки: желтоватая или красновато-коричневая шерсть и длинный пушистый хвост. К нашему счастью, динго ограничились воем и не стали нападать на лагерь. Когда их много, они страшны.

19 ноября.

Жара становится все изнурительнее, и пока еще встречающиеся нам крики уже почти полностью высохли. Чтобы добыть воды, которую мы наливаем в бочонки, нужно копать землю в русле. Еще немного — и нам останется надеяться только на колодцы…

Вынуждена признать, что между Годфри и Леном Баркером существует какая-то необъяснимая, прямо-таки инстинктивная неприязнь. Они даже словом никогда не перемолвятся и стараются избегать друг друга.

— Ты не любишь Лена Баркера? — спросила я как-то у Годфри.

— Да, миссис Долли,— ответил он,— и не просите меня относиться к нему иначе.

— Но он мой родственник,— возразила я.— Годфри, если ты любишь меня…

— Миссис Долли, я люблю вас, но его не стану любить никогда.

Мой дорогой Годфри, какое предчувствие, какая неведомая мне причина заставляет тебя так говорить?

27 ноября.

Сегодня нашим взорам предстали необъятные однообразные степи, поросшие спинифексом. Это колючая трава, справедливо названная «трава-дикобраз». Приходится идти между куртинами[273] спинифекса, достигающими порой пяти футов в высоту, и верблюды могут поранить ноги о его очень острые колючки.

Пока побеги спинифекса желтые или зеленые, их охотно поедают верблюды, но сейчас цвет изменился, и животные боятся даже прикоснуться к нему. Поход в таких условиях становится крайне трудным. Надо что-то придумать, ведь нам предстоит пройти сотни миль по равнинам, покрытым этим единственным на аридных[274] землях Центральной Австралии растением пустыни.

Жара все время усиливается, тени нет нигде. Пешие очень страдают. Даже не верится, что пятью месяцами раньше, как установил полковник Уорбертон, столбик термометра порой мог опускаться ниже нуля и крики затягивало слоем льда толщиной в палец! В такую пору речки делаются полноводными, а сейчас, сколько ни копай землю в руслах, не найдешь и капли воды.

Чтобы удовлетворить жалобы черных конвойных, Том Марикс велел им поочередно садиться на верблюдов. Я с сожалением наблюдаю, что в теперешней обстановке Лен Баркер сделался выразителем их недовольства. Конечно, этим людям можно посочувствовать: идти босиком среди спинифекса, в жару, едва выносимую даже утром и вечером, очень тяжело. Однако в любом случае негоже возбуждать у черных зависть к белым. Лен вмешивается в дела, которые его не касаются, и мне пришлось указать ему на это.

— То, что я делаю, Долли,— в общих интересах,— ответил он.

— Хочется верить, — сказала я.

— Нужно справедливо распределить нагрузку…

— Оставьте эту заботу мне, мистер Баркер,— вмешался в разговор Том Марикс, — необходимые меры будут приняты.

Лен Баркер пошел прочь, унося с собой плохо скрываемое раздражение; я видела, как он бросил на нас недобрый взгляд. Джейн тоже это заметила. Когда глаза ее мужа остановились на ней, бедная женщина отвернулась.

Том Марикс пообещал сделать все, что в его силах, чтобы у конвойных, белых и черных, не было ни малейших поводов для жалоб.

5 декабря.

Во время привалов мы жестоко страдаем от термитов. Их не видно под слоем мелкого песка, но стоит только сделать шаг, как насекомые вылезают наружу.

«Уж на что у меня кожа толстая и грубая, словно у акулы, но и ею эти проклятые твари не брезгуют!» — сказал как-то Зак Френ. Но даже шкура животных недостаточна толста, чтобы не реагировать на укусы термитов. Едва мы растянемся на земле, как мириады[275] этих насекомых набрасываются на нас. Избавиться от них можно, лишь подставив себя под прямые солнечные лучи: термиты не выдерживают их жара. А это значит сменить плохое на худшее.

Кажется, меньше всех страдает от термитов китаец. Может, он слишком ленив, чтобы назойливые насекомые могли вывести его из состояния апатии. Ума не приложу; но в то время, как мы в ярости бегаем с места на место, счастливчик Чжин Ни лежит себе, не шелохнувшись, в тени спинифекса и мирно дремлет, словно эти зловредные создания щадят его желтую кожу.

Джос Меритт тоже проявляет спокойствие, и хотя его долговязое тело представляет для нападающих большое поле деятельности, он не жалуется. Обе его руки регулярно, точно автоматы, поднимаются и опускаются, давя тысячи муравьев, а он при этом смотрит на своего не подверженного никаким укусам слугу и говорит:

— Поистине эти китайцы — редкостные баловни природы. А, Чжин Ци?

— Что, мой господин Джос?

— Нам нужно поменяться кожей!

— Охотно,— отвечает выходец из Поднебесной,— если одновременно я поменяю свое положение на ваше, а вы — на мое.

— Славно… Да!… Очень славно! Но, чтобы произвести такой обмен, надо сперва содрать кожу с одного из нас, и начнут непременно с вас…

— Мы вернемся к этому разговору при третьей луне,— ответил Чжин Ци.