А ветер крепчал, подхватывал с волн пену и рвал ее в клочья,
Вдруг среди воя ветра и волн Росин услышал шум над головой: над ним лебедь. Прижатый ветром почти к самой воде, он шумно махал крыльями, оставаясь на месте. Даже эта сильная птица не могла выдержать. Широко распахнув крылья, она отдалась во власть ветра, и ее тут же отшвырнуло куда-то далеко назад.
Утренний ветер шевельнул ветки и сразу прогнал висевшие на них клочья тумана. Солнце еще не взошло, но чайки уже были золотисто-алыми. А вот за озером из-за полоски леса поднялось и брызнуло на деревья, тростник, траву солнце.
Росин сжал пальцы и почувствовал в них песок. Открыл глаза. Он лежал у самой воды. Пологие волны подкатывались и лизали ноги.
Провел рукой по лицу, размазывая напившихся комаров: И руки и лицо вспухли от укусов.
Поднялся на ноги и побрел по берегу.
На песке, раскинув руки, лежал Федор. На корявом суку над ним сидела пара воронов.
Грудь Федора медленно вздымалась и опускалась. «Живой!» - обрадовался Росин и замахнулся на птиц. Вороны неохотно слетели.
– Федор! Федор!
Федор зашевелился, приподнялся на колени и с трудом встал на ноги. Его трясло от холода.
– Как же ты, репейная голова, весло уронил?
– Что я, нарочно? Вот ты зачем в леску вцепился? Держал бы послабже, и все.
– Ладно, после драки кулаками не машут.
– Ружье жалко. И фотоаппарат. А негативы… Пропали все негативы. И гуси и горностай…
– Чего уж теперь… Надо раздеться, что ли, просушиться. Вешай все с себя на кусты - пусть пообсохнет.
– Ну и холодина! - Росин стянул с себя рубаху. - Солнце совсем не греет.
В тростниках крякали утки. То здесь, то там всплескивала рыба, оставляя на воде расходящиеся круги.
– Спички надо просушить. - Федор направился к одежде. - У костерика сразу отойдем.
Подошел к висящим на кусте брюкам, вывернул карманы. Пусто.
– У тебя спички есть?
– Нету. В куртке остались.
– Попали в проруху. Ни лодки, ни ружей, спичек даже нету. Только вот нож в ножнах на поясе и остался. Все потонуло.
– Хорошо еще, сами не потонули. Да лодка, она же деревянная, не утонет.
– Сыскать ее нужно, а то отсюда не выберешься… Долго тебе урман смотреть надо? И как без всяких там приспособленьев справишься?
– Минимум недели две нужно.
– Да пару недель на обратную дорогу - месяц, - прикинул Федор. - Месяц еще можно. Поболе даже вода подержится. - Прищурившись, Федор посмотрел на озеро. - Вон оно какое. Угадай, куда ее щука упрет. Разве только леска порвалась. Если так, к тому берегу надо.
А тот берег чуть синел на горизонте.
– Ну что, продуло, поди, рубахи?
– Кажется, просохли.
– Одевайся, идем. Теперь некогда рассиживать. А ты и сапоги утопил?
– Утопил.
– Худо без сапог. Под ноги лучше смотри.
Тайга подступила к самому озеру. Кедры, пихты, ели, изредка березы. Расползался в стороны плавун. Сучья деревьев начинались от самой земли. Вглубь ничего не видно: угрюмая темно-зеленая мгла.
«Недаром называют это место Диким урманом», - подумал Росин.
– Федор, может, здесь и нога человека не ступала?
– Не то чтобы не ступала, а следов не найти, редко бывают люди.
Комары, если не отмахиваться ветками, тут же покрывали лицо и руки.
Со сломанного сука липы рыжая белочка драла для гнезда лыко.
Темная, в белых крапинках кедровка, едва заметив людей, пронзительно закричала и спугнула белку.
На сухой валежине столбиками поднялись два бурундучка, третий расположился на кусте шиповника. Все рыжевато-серые, все с пятью черно-бурыми полосками на спине.
– Сколько тут бурундуков, - сказал Росин. - Хорошо. Ведь это один из основных кормов соболя.
Зелень молоденьких сосенок слилась с нижними ветками взрослых деревьев, образуя упругую зеленую стену.
– Смотри-ка, Федор, а от меня две тени. - Росин кивнул на зеленую стену. - Первый раз такое вижу.
– Чего же такого? Два солнца - одно в небе, другое в озере - вот и тени.
– Да это понятно. А все-таки интересно - две тени. Ах, собака!
Росин схватился за палец, уколотый об острый, как сломанная кость, сук.
– Сказывал, под ноги гляди! А то - по сторонам, «тени»… Шибко?
– Да нет, ничего, сейчас пройдет.
Федор сел на валежину, нагнулся снять бродни. Рядом, подставив мордочку лучам солнца, грелась небольшая ящерица. Кожа под ее горлышком быстро поднималась и опускалась.
Федор поспешно встал и, косясь на ящерицу, отошел в сторону.
– Ты чего, Федор?
– Идем отсюда, от этой твари ползучей. Сроду терпеть их не могу, что змей, что этих.
– Эти же не ядовиты.
– Все одно. Такая же мразь холодная, ползучая. Идем подальше, сладим тебе обувь.
Федор снял свои новые бродни и отрезал голенища…
Почему-то Росин только тут по-настоящему понял серьезность их положения. Неожиданно из-за этих бродней стало понятно, что это не просто приключение, а что-то куда более серьезное.
Федор распорол голенища по швам.
– Иди-ка, ставь ноги.
Росин наступил на куски кожи. Федор ловко прорезал по краям дырочки, продернул в них по ремешку, выкроенному из этих же голенищ, и, загнув вверх края кожи, стянул ремешками под ступней. Ноги оказались как в коротких кожаных мешочках.
– Спасибо, Федор. Только можно ли ходить в таких… тапочках, что ли?
– Можно. Вот это болотце пройдем, кожа на ноге обомнется, удобней всякой обутки будет.
Как коралловые бусы, рассыпана по мху перезимовавшая клюква. Росин уселся возле ягод.
– Не торопись, Федор. Пока не наедимся как следует, не уйдем отсюда.
Федор тоже опустился на колени.
Мало-помалу оба исползали, очистили от ягод чуть ли не полболота.
Ду-ду-ду - застучал на взлете крыльями здоровенный бородатый глухарь.
– Ишь, рядом кормился, а мы и не приметили. - Федор проводил взглядом птицу. - Идем, нешто этой ягодой наешься, оскомину только набьешь. За болотцем опять бурелом.
– Смотри-ка, Федор, какие цветы!
В низинке, у впадающего в озеро ручейка, росли удивительно крупные незабудки.
– Ты получше в озеро гляди, в тростники. Не проглядеть бы лодку, - сказал Федор.
В мелколесье, возле ручья, вовсю заливались птицы. «Варакушка, дрозд-рябинник, северная пеночка», - узнавал по голосам Росин.
То и дело с земли, из ельничка, взлетали рябчики и садились тут же, на первое попавшееся дерево.
– Вот ведь сколько мяса, - сказал Росин. - И совсем рядом подпускают.
Он с силой швырнул обломок сука. Рябчик вспорхнул, и палка ударилась о еловые лапы.
