Когда лавина из мягкой снежной доски уже движется, она дробится на мельчайшие частицы и все ее силы сцепления и способность поддерживать предметы исчезают. Я просто проваливался сквозь нее, пока мои лыжи не коснулись лежащего ниже твердого старого снега. Снег, находившийся у стенки лога, начал закручиваться назад, в главный поток, захватывая меня с собой. Я погрузился по колено в кипящий снег, затем по пояс, затем по шею. Лодыжками и коленями я чувствовал, как лыжи перемещаются к линии падения потока. Но я все еще стоял прямо. Обычно в руководствах говорится: «Если вы попали в лавину, старайтесь освободиться от лыж». Я не управлял лыжами, потому что они находились более чем под полутораметровым слоем снега. Я прикидывал в уме, что будет, когда придет время поворачивать под прямым углом на склон Коркскру.
Очень быстро и внезапно меня дважды перекувырнуло вперед, как пару брюк в барабане для чистки одежды. В конце каждого оборота лавина крепко шлепала меня о свое основание. Вероятно, именно так следует подвесить мешок со льдом и раскачивать его, ударяя о скалу, чтобы разбить лед на мелкие кусочки. К счастью, оба удара пришлись по мягкой части, а не по более болезненному месту. Боли не ощущалось, была только тряска, вырывавшая из меня мычание при каждом ударе. В этот момент лавина сняла с меня лыжи и тем самым сохранила мне жизнь, отказавшись от рычага, с помощью которого она могла бы скрутить меня. Я не знал, что освободился от лыж, и не помню поворота на склон Коркскру. Весь этот путь я проделал под снегом.
Мои воспоминания об этой лавине кажутся довольно ясными и подробными потому, что это был незабываемый случай. Я был тренированным наблюдателем. За несколько лет работы в Алте в качестве профессионального лавинщика я очень много думал об этом моменте. И, находясь в лавине, я продолжал думать и бороться за свою жизнь. Однако главным моим ощущением было крайнее возбуждение.
Вместо сияния солнца и снега, которое никогда не бывает таким ярким, как сразу после снегопада, в лавине была полнейшая тьма — пенящаяся, скручивающая, и в ней со мной как бы боролись миллионы рук. Я начал терять сознание, темнота приходила изнутри.
Внезапно я снова оказался на поверхности, в лучах солнца. Выплюнув снежный кляп изо рта и сделав глубокий вдох, я подумал: «Так вот почему у погибших в лавине рот всегда бывает забит снегом!» Вы боретесь, как дьявол, ваш рот широко открыт, чтобы захватить побольше воздуха, а лавина забивает его снегом. Я вспомнил другой совет из книг: «Прикройте ваши рот и нос». Когда меня в следующий раз выбросило на поверхность, я успел сделать два вдоха.
И так было несколько раз: наверх, сделать вдох и плыть к берегу — и вниз, под снег, скручиваясь клубком. Казалось, это тянулось долго, и я опять начал терять сознание. Затем я почувствовал, что снежный водопад замедляется и становится более плотным.
В устье Коркскру склон расширяется и становится более пологим. Лавина увлекала меня на него. Уплотнение было результатом торможения лавины, на которую снег еще напирал сзади. Инстинктивно или в последнем проблеске сознания я сделал отчаянное усилие, и лавина выплюнула меня на поверхность, как вишневую косточку.
Ошеломленный, я лежал, пытаясь отдышаться. Я чувствовал себя измученным. Вскоре из Коркскру выехал Ханс. Он рыскал по пути лавины, как охотничья собака, выискивая какой-либо признак моего местонахождения. Единственное, чего он, наверное, не ждал, — это обнаружить меня на поверхности, усевшимся в снегу, как в кресле.
Мы обменялись обычными фразами: «Ты ранен?», «Не думаю, может быть, синяки», «Тебе бы лучше показаться врачу», «Вероятно, я так и сделаю». Еще несколько часов я не знал, что нижняя половина моего тела стала сине-черной.
Ханс спросил: «Что же мы будем делать с лыжниками?» Лыжники глазели на нас с нижней станции канатной дороги. Я сказал: «Можно открыть для них и Коркскру. Теперь она должна быть безопасна».
Думая, что лыжи все еще у меня на ногах, я принялся разгребать снег руками. На одном ботинке ничего не было. На другом держался расщепленный кусок дерева длиной как раз с подошву. Остальные обломки лыж мы нашли в мае, когда стаял снег.
Так или иначе, но лыжи были отвратительные — они не скользили по поверхности.
Последовательные снимки сходящей лавины
Ля-Шапелль захвачен лавиной на Перуанском хребте. Заметьте его продвижение вместе с лавиной по склону (начиная с верхнего левого угла на первой фотографии).
Лавина — это стихийная сила без разума и воли, но она не так проста, как кажется. Например, одна группа лыжников совершала весеннюю поездку по Канаде. Они с удовольствием катались по одному из склонов всю вторую половину дня. И вдруг на последнем спуске, когда солнце только что село, сорвалась лавина и убила большинство из них.
Здесь, казалось бы, есть все признаки расчетливой недоброжелательности, как в игре кошки с мышью. Однако лавинщик скажет, что, по-видимому, они катались по твердой снежной доске, лежавшей на мощном слое глубинной изморози. Действие их веса ослабляло доску, как и подрезание ее лыжами. Снежная доска и без того уже была в напряженном состоянии из-за оседания и сползания снега. При внезапном падении температуры — а это обычно происходит в высокогорье при заходе солнца — доска начала сжиматься. Напряжение увеличилось настолько, что она стала разламываться.
Это классический пример соломинки, переламывающей спину верблюду, или, на техническом языке, замедленное снятие напряжений вследствие понижения температуры. Всего лишь метры и секунды отделяли меня от такой же неприятности зимой 1965 г. в Чили во время Шторма Столетия.
Я не собираюсь углубляться в детали. Обычного читателя вряд ли заинтересуют все эти теории. Многие из них противоречивы, потому что суть таких явлений, как снег и лавины, мы понимаем еще далеко не полностью. Более серьезный читатель обнаружит, что литература по этому вопросу весьма обширна. Список некоторых работ приводится в конце книги.
Основная формула проста: для образования лавины нужно достаточное количество снега на достаточно крутом склоне. Проблема, однако, тотчас же усложнится, если спросить, какое именно количество снега и какую крутизну склона можно считать достаточными. Я видел лавины при снежном покрове мощностью 15 см и на пологом склоне с углом наклона 15°. Однако такие случаи исключительно редки. Большинство лавин, достаточно больших, чтобы считаться интересными, сходили со склонов крутизной от 25 до 40°. Под «интересными» я понимаю лавины, представляющие опасность для жизни или имущества или для того и другого вместе. Этот элемент опасности придает лавинным исследованиям особую прелесть и делает их очень важными.
