Около 2 часов утра мы остановились на 184-м километре (расстояние отсчитывалось от Букаву). Все небо было кровавым, а северный горизонт пылал одним грандиозным заревом, замыкавшимся на востоке огненной колонной вулкана. Оглушительный равномерный гул, сопровождавшийся громом взрывов, усиливал впечатление от наводящей ужас картины.
Выйдя из машины, мы втроем молча смотрели и не могли насмотреться. Длинный и тощий Каньепала, проснувшийся, но еще закутанный в светлое одеяло, был похож на злого духа, созерцающего страшное дело своих рук.
– Ну, – сказал я, – за работу!
Поставив палатку у края дороги, мы в ночной прохладе направились в сторону горы Румока, расположенной между нашим лагерем и зоной извержения: мне казалось, она могла послужить хорошим наблюдательным пунктом. Румока имеет высоту 100 метров. Это один из шлаковых конусов или гор, о которых я говорил выше. Он внезапно появился в 1912 году и после шести дней кипучей деятельности потух.
Нам предстояло пересечь затвердевшие потоки лимбургитовой лавы – редкого вида изверженного материала. Но, спрашивается, почему именно эта диковина должна была лежать на нашем пути? Ее поверхность представляла собой невообразимый хаос неустойчивых глыб самых разнообразных размеров, хрупких, как стекло, из которых самая маленькая топорщилась тысячами тонких острейших иголок. Передвижение по этой истинно адской «дороге» было сплошным мучением. Особенно плохо приходилось бедному босому Пайе, несмотря на то что природа предусмотрительно снабдила подошвы его ног мозолистыми затвердениями.
Все чаще и чаще он начал останавливаться и, стоя на одной ноге, поджав другую, старался вытащить ужасные занозы природного стекла, однако ему мешала темнота. Хромая, он старался догнать меня и извиняющимся голосом просил: «Тала, бвана» (посвети). Сначала я только светил, но потом пришлось достать нож и помогать бедняге извлекать маленькие кровожадные острия.
Несколько раз я ему говорил: «Вернись в лагерь, я обойдусь без тебя».– «Да нет!» – как всегда, улыбаясь, отвечал Пайя.
Но беда приключилась не только с ногами Пайи; ладони и колени у нас тоже превратились в подушки для этих булавок: то и дело мы теряли равновесие и падали на четвереньки.
Сначала я тихо чертыхался сквозь зубы, но с каждым новым падением тон повышался. Наконец наступил момент, когда я разразился громовым проклятием почти в унисон самому вулкану. В этот же момент Пайя со всей осторожностью ступал по ломкой и режущей, как стекло, плите... Так мы и застыли: один на четвереньках (ругаясь), а другой, провалившись по пояс, весь ободравшийся в кровь и задыхающийся от приступа неудержимого хохота. Нам приходилось так туго, так доставалось от тысяч ловушек, подстерегавших на каждом шагу, что единственным спасением был смех.
– А ведь все-таки интереснее, чем в душной конторе в Букаву, как ты находишь, Пайя?
В ответе я не сомневался. Пайя любил только саванну со всеми ее трудностями и неудобствами и всей душой презирал «цивилизованных», маравших бумагу, чтобы заработать на жизнь. Особенно велико было его презрение и негодование, когда он видел, что высшие белые чиновники имеют право командовать белыми, живущими в саванне. Это казалось ему непостижимым, нелепым... Поэтому мысль о выпавшем на нашу долю счастье избавиться от всех неприятностей городской жизни так его захватила, что, забыв об осторожности, он изо всех сил оперся ладонями о край предательской плиты. Плита подалась под его тяжестью, и он на время исчез!
После этого своеобразного «отдыха» мы стали осторожно пробираться дальше, но злоключения возрастали в прямой пропорции к предусмотрительности. Острые гребни резали ноги, ломких плит становилось все больше, и «полуисчезновения» следовали одно за другим. Я обернул одну руку носовым платком, а другую – оторванной полой рубашки.
Откровенно должен признаться, что мы сначала не вполне оценили выпавшую на нашу долю честь познакомиться с петрографической редкостью – либургитом.
За три часа медленного продвижения мы одолели только пол лье, покрытое «иглокожей» лавой, отделявшее нас от подножия Румоки. В сравнении с этим подъем на конус показался нам наслаждением. Склоны, холмики лапилли из вулканического песка, в которые поминутно проваливались ноги, казались мягкими, как морские дюны.
Однако все испытания были напрасны: наблюдательный пункт открыл очень немного. Правда, отсюда можно было различить два жерла извержения (о существовании которых я с самого начала догадывался): один на востоке, где с ревом вырывался огненный столб, и другой западнее, ближе к нам, откуда должен был довольно спокойно, если так можно выразиться, вытекать мощный лавовый поток. По сравнению с грохотавшим центром извержения на востоке здесь было почти тихо. Только иногда раздавались залпы, похожие на стрельбу противотанковых орудий.
От первого очага отделился огромный поток в направлении озера Киву. Поток имел длину не менее 5000 метров при ширине более 100 метров: его непрерывно питало то нараставшее, то спадавшее переливание лавы через край кратера. Блестящий ярко-желтый цвет огненно-жидкой массы по мере удаления переходил в красноту, все более теряясь во мраке ночи. Были видны только пятна и полосы раскаленного вещества, сверкавшие сквозь трещины в коре, образовавшейся в результате охлаждения.
Смотря с высоты на это пространство, усеянное бесчисленными светлыми точками, я испытывал странное чувство, будто нахожусь не в сердце Африканского континента перед лицом могучей стихии, а возвышаюсь над каким-то европейским промышленным центром. Мне казалось, что я смотрю с высокого берега Маиса на ночной Льеж с освещенными окнами домов и пылающими домнами, огнями заводов и сетью уличных фонарей. Иллюзия была полной.
На шоссе скопилось много машин, начиная от кое-как подвязанного железной проволокой маленького невзрачного «джипа» и кончая нарядным гоночным лимузином предпоследнего образца. Это все были любопытные, приехавшие из Гомы и даже из Костерманвилля. Как всегда, при таких неожиданных встречах было шумно, оживленно; знакомые здоровались, переговаривались. Все было похоже на воскресную экскурсию. Какой-то шутник, проникнувшись атмосферой пикника, прикрепил к стволу дерева плакат с надписью: «Горячее подается в любое время».
Кто-то сказал, что фронт лавового потока находится в 100—150 метрах. Туда вела узкая тропинка, проложенная животными, но со вчерашнего дня многочисленные туристы еще больше ее расширили и утрамбовали.
Африканцы напрашивались в проводники. Это был для них хороший случай за полчаса заработать столько, сколько они обыкновенно зарабатывают за два дня и притом без всякого труда или опасности, так как лава текла очень медленно. Многие, поддавшись на уговоры, принимали их услуги. Бизнес начался.
