Кумаран Велупиллаи - Люди зеленого царства

— Родственники по линии отца и матери, займите свои места. Давайте начнем с помазания маслом.

Арумугам, в набедренной повязке, садится во главе ряда дядьев и кузин по материнской и отцовской линиям, старший родственник обходит их и натирает их головы маслом. В конце этой процедуры мужчины совершают омовение, меняют одежду и вновь собираются, чтобы увидеть подношения духу Ситхамбарама. Раздаются его вещи на память. Тут же предлагается рис и карри, рядом стоит бутылка аррака — на том самом месте, где он испустил последний вздох. Ракки, Синтхамани и Арумугам зажигают медную лампу и начинают моления.

Скромное угощение предлагается в 9 часов вечера. Подаются вино и цыплята. В завершение начинается церемония с тюрбаном, который повязывают Арумугаму, а затем остальным родственникам-мужчинам.

В течение года в этом доме не будет брачных церемоний, забав и веселья. Ни понгал,[16] ни дипавали,[17] ни другие храмовые праздники не войдут в этот дом. Однако дядя Палани полон надежды. Он понимает, что жизнь неотделима от смерти. После смерти жизнь снова пойдет своим чередом. Собравшись уходить, он вспоминает скорбные слова Ситхамани: «К кому же мне теперь обращаться в трудный час, мой отец?»

Ее милое, печальное лицо стоит перед его глазами. Минуту он колеблется, а потом мягким голосом говорит:

— Дитя мое, бог тебя защитит. Что я могу сказать тебе сейчас? Лишь одно — в следующем году в этом доме снова зажжется свет.

Это был короткий, но бурный период кофейного бума на Цейлоне. В 1825 г. впервые рабочая сила была завербована в Южной Индии по контрактам.

Однако дело с кофе потерпело неудачу, и на острове в широком масштабе стали создаваться чайные плантации. Для выращивания чая также нужна была постоянная рабочая сила. Сингалы как равнинных, так и горных районов не захотели заниматься этим, а потому снова потребовались рабочие из Индии.

Завербованные должны были совершать огромные переходы в сотни миль из различных частей Южной Индии, чтобы достичь побережья, откуда на примитивных суденышках они доставлялись в порты Северного Цейлона. Затем они шли еще много миль по засушливой зоне, джунглям, болотам, пока не добирались до центральных горных районов, где создавались плантации.

Во время путешествия и после им как пионерам приходилось испытывать много лишений. Тогда и родилось у них множество песен. В песнях отразилось все: их работа, переживания и надежды, праздники и церемонии. Эти песни исполнялись в традиционном классическом стиле. В них видна чувствительность натуры индийских рабочих, которая в течение веков питалась древними легендами и мифами, пуранами[18] и другими эпическими сказаниями. Эти корни оказались настолько сильными, что и в другой стране они дали побеги, по-прежнему богатые как ритмами, так и воображением.

Среди этих песен есть такие, которые рассказывают о временах, когда развивалась чайная промышленность. Восприятие отдельных событий и всего в целом составляет целую сагу, полную жизни. Удивительно, что их поэтическое видение не было подвержено влиянию тенденций, которые создало общество, поделенное на господ и слуг.

Перед нами возникают яркие образы главного управляющего плантациями и его помощника, известных здесь как «перия дораи» и «синна дораи», старшего кангани[19] и его агента — вербовщика. Все они, кажется, выступают из туманного прошлого, чтобы дать нам яркое представление о жизни, которая шла свыше ста лет назад на кофейных плантациях и позднее — в период лихорадочной активности по освоению чайных. Но из всех персонажей наиболее колоритной фигурой был вербовщик рабочей силы. Он совершал частые поездки на побережье, чтобы доставить новую партию рабочих. По натуре он, вероятно, был авантюрист, мелкий карьерист с чертами бродячего Дон Жуана. Его амурные дела и другие «подвиги» во время странствий дали пищу многим запоминающимся песням:

Эта песня дает некоторое представление о географии поездок вербовщика. В течение длительных поездок по острову он находил отдых и развлечения в харчевнях, где делами заправляли упомянутые женщины, не пренебрегавшие и любовными утехами. В те дни Канди и Гампола были главными пунктами на пути движения иммигрантов, предоставлявшими им убежище и пищу после утомительного перехода из Курунегалы. Может быть, этот вербовщик работал на старшего кангани в районе Дикоя-Дамбулла.

В своей деятельности на побережье он прибегал к методам, которые на первый взгляд казались безобидными. В черном пиджаке, красном тюрбане и цветном дхоти он появлялся на деревенской площади или на рынке, где собирались женщины. Он рассказывал им о счастливой жизни в горах Канди, стране, где текут реки молока и меда, соблазнял их сказками о царстве мира и изобилия, где «кокосовые орехи и мальдивская рыба[20] растут под чайными кустами». Вероятно, условия жизни в этом зеленом царстве в общих чертах были известны женщинам. Они пели:

Цейлон был более известен в Южной Индии как Канди, потому что тамильская религиозная литература о Катарагаме и Шри Пада[21] упоминала Цейлон под названием Канди. Позже короли Танджора называли Канди лишь горную столицу Цейлона.

К большому огорчению вербовщика, среди женщин распространялись и другие рассказы и песни:

Но все это отнюдь не мешало конечному его успеху. Путем уговоров, умасливания и комиссионных вознаграждений вербовщик набирал необходимое число мужчин, женщин и детей и доставлял их к портам Тхонди, Тхатапараи и Тутикорин. Людей сажали на грузовые суда и выходили в море, «если ветер был попутным». Однако условия на борту судна были невыносимы, а такие испытания, как морская болезнь, голод и различные инфекционные заболевания, бледнели перед ожидавшими их еще большими трудностями. Часто суда попадали в полосу муссонных ветров, и их тогда ждали большие превратности. Те несчастные создания, которые избегли опасностей на море, сходили на берег в Тхонда-манар, Песалаи, Бангале и Манаре на севере Цейлона и сочиняли горькие песни о своих невзгодах: