Ознакомительная версия.
Разгадка обнаружилась позже – и не у пруда, а глубоко в лесной чаще.
Там, в самой глуши, деревья росли гуще и поднимались выше. Под ногами ничего не путалось – подлеска не было и в помине, но зато кроны над головой смыкались так плотно, что и неба не разглядеть, – или, если угодно, разглядеть, но сплошь зеленое. Деревья вторгались в пространство своих соседей, переплетаясь ветвями так тесно, что и не поймешь, где кончается одно и начинается другое. Бросалось в глаза, что стволы тут гладкие, ровные, безо всех этих крохотных царапин, которые оставляли на коре других деревьев здешние древолазы. Оно и понятно: сурикаты тут попросту перебирались с дерева на дерево, не карабкаясь по стволам. В подтверждение тому я обнаружил, что на деревьях, опоясывавших центральную часть леса, коры почти не осталось. Это, видимо, и были ворота в древесный город сурикат, где жизнь бурлила почище, чем в Калькутте. Здесь я и нашел то самое дерево. Не самое большое в лесу, не в самой его середине, да и вообще ничем таким не примечательное. Просто раскидистое, с удобными, ровными ветвями – вот и все. Отличное место, если захочется взглянуть на небо или приобщиться к полуночной жизни сурикат.
Могу даже сказать, когда именно я на это дерево набрел: за день до того, как покинул остров.
А приметил я его из-за плодов. Полог леса был однообразно зеленым, куда ни глянь, а плоды эти резко выделялись на фоне зелени черными шариками. И ветви, на которых они росли, как-то чудно перекручивались. Я уставился во все глаза. До сих пор на всем острове не попадалось ни единого плодоносного дерева. Да и это, впрочем, не заслуживало такого названия. Плодоносили на нем лишь несколько веток. «Может, передо мной – что-то вроде пчелиной матки в мире деревьев?» – подумал я и опять подивился местным водорослям, уже в который раз поражавшим меня своими причудами.
Дерево было слишком высоким, но плоды все-таки хотелось попробовать. Так что я сходил за веревкой. Если сами водоросли такие вкусные, то каковы же плоды?
Я привязал веревку к самой нижней ветви и, ветка за веткой, сучок за сучком, взобрался в этот драгоценный крошечный садик.
При ближайшем рассмотрении плоды оказались тускло-зелеными. По размерам и форме – точь-в-точь апельсины. И каждый туго оплетен множеством тонких веточек – должно быть, для защиты. Ну да, а еще для опоры, – догадался я, поднявшись повыше. Каждый плод крепился к дереву десятками стебельков. Каждый был просто усыпан этими стебельками, а те, в свою очередь, соединялись с обвивавшими его веточками. «Значит, они тяжелые и сочные», – заключил я. И подобрался еще ближе.
Я протянул руку и обхватил один из плодов. И меня постигло разочарование: до чего же он легкий! Почти ничего не весит. Я потянул его и оборвал со стебельков.
Я устроился со всеми удобствами на крепкой, толстой ветке, прислонившись спиной к стволу. Над головой у меня колыхалась пронизанная лучами солнца зеленая кровля. А вокруг, насколько хватало глаз, тянулись во все стороны извилистые улицы и переулки гигантского висячего города. Ласковый ветерок перебирал листву. Меня обуяло любопытство. Я внимательно рассматривал плод.
Ах, чего бы я ни отдал, чтобы то мгновение не наступило никогда! Не приди оно, я, может статься, прожил бы на этом острове годы и годы – да что там, до конца моих дней! Ни за что, думал я, не вернусь больше в шлюпку, к страданиям и лишениям, которые я в ней перенес, – нет, ни за что! Чего ради мне расставаться с этим островом? Разве он не удовлетворяет все мои физические нужды? Да мне за всю жизнь не выпить столько пресной воды, сколько здесь скопилось! И водорослей столько не съесть. А если захочу разнообразия – к моим услугам всегда будут сурикаты и рыба. Больше того: если остров и впрямь плавучий, то отчего бы ему не плыть в нужную сторону? Кто сказал, что мой растительный корабль не доставит меня в конце концов к настоящей суше? А тем временем – разве мало мне общества сурикат, этих прелестных малюток? Да и Ричарду Паркеру еще работать и работать над четвертым прыжком. За все время, что я здесь прожил, мне и в голову не приходило уплыть. С тех пор как я ступил на этот остров, прошло уже много недель – точно не знаю, сколько, – но так будет продолжаться и впредь. В этом я был уверен на все сто.
Как же я ошибался.
Плод таил в себе семя – семя моего отплытия.
Да это и не плод вовсе! А просто листья, плотно слепленные в шарик. На самом-то деле все эти стебельки – черешки листьев. Стоило потянуть за черешок – и снимался очередной листик.
Сняв несколько слоев, я добрался до листьев, у которых уже не было черешков: они просто лепились к шарику. Я стал отковыривать их один за другим, поддевая ногтями. И обдирать – точь-в-точь как луковичную шелуху. Можно было, конечно, и попросту разломить этот «плод» – как я до сих пор его называю за неимением лучшего слова – и утолить любопытство сразу, но я предпочел растянуть удовольствие.
Вот он уже съежился до размеров мандарина. А тонкая мягкая шелуха все сыпалась и сыпалась мне на колени и на нижние ветки.
Вот он уже как рамбутан.
До сих пор как вспомню – мороз по коже.
Не больше вишни.
И тогда зеленая устрица распахнула наконец свои створки и явила на свет чудовищную жемчужину.
Человеческий зуб.
Коренной. Весь в пятнах зелени и крошечных дырочках.
Ужас накатил не сразу. Хватило времени собрать остальные плоды. В каждом был зуб.
В одном – клык. В другом – малый коренной.
А вот и резец.
И еще один коренной.
Тридцать два зуба. Полный набор. Все на месте.
До меня начало доходить.
Нет, я не завизжал. По-моему, это только в кино визжат от ужаса. А я просто содрогнулся и слез с дерева.
До вечера я промаялся, прикидывая всякие варианты. Ни один не внушал надежд.
Ночью, вернувшись на свое спальное дерево, я провел опыт. Снял одну сурикату с ветки и бросил вниз.
С громким писком она плюхнулась наземь. И тотчас бросилась обратно к дереву.
Вернулась ко мне под бок – с обычной для них наивностью. И тут же начала отчаянно вылизывать себе лапки. Похоже, ей крепко досталось. Пыхтела она вовсю.
Казалось бы – куда уж яснее? Но я хотел удостовериться сам. Я спустился по стволу, держась за веревку. Я давно уже навязал на ней узлы для удобства. Добравшись до самого низа, я задержался в каком-то дюйме от земли. Никак не мог решиться.
И все-таки спрыгнул.
Сначала я ничего не почувствовал. И вдруг обе ступни пронзила жгучая боль. Я взвизгнул. Чудом не упал. Изловчился схватиться за веревку и, подтянувшись, оторвался от земли. И принялся изо всех сил тереться о ствол подошвами. Полегчало – но самую малость. Я забрался на свою ветку. Сунул ноги в ведро с водой, привязанное у постели. Вытер их насухо листьями. Достал нож и убил двух сурикат – попытался унять боль их внутренностями и кровью. Но подошвы все равно жгло. Всю ночь. Я так и не смог уснуть – и не только от боли: меня терзала тревога.
Ознакомительная версия.
