— А что с Доути? — спросила Мария.
— Он дезертировал, — ответил Хорнблауэр. Опять-таки к счастью, Марию не интересовало, как дезертируют, и она не стала расспрашивать.
— Мне не жалко, дорогой, — сказала она. — Мне он никогда не нравился. Но боюсь, тебе будет его не хватать.
— Я и без него неплохо обойдусь, — ответил Хорнблауэр. Бессмысленно покупать каперсы и кайенский перец — Бэйли не будет знать, что с ними делать.
— Может быть, в эти дни я смогу позаботиться о тебе вместо этих слуг, — сказала Мария.
В голосе ее звучала нежность. Она придвинулась ближе.
— Никто не может сделать это лучше тебя, милая — ответил Хорнблауэр. Он должен был это сказать. Он не может ее обидеть. Он женился на ней по доброй воле. Он должен и дальше играть эту роль. Он обнял ее за талию.
— Ты самый добрый муж на свете, милый, — сказала Мария. — Я так с тобой счастлива.
— А я еще счастливей, когда ты так говоришь, — ответил Хорнблауэр. Это произнес скрытый в нем интриган, тот самый коварный негодяй, который позволил Доути избежать суда. Нет. Он должен помнить, совесть его в этом отношении чиста. Потворство своим слабостям он смыл кровью, обагрившей палубы «Фелиситэ».
— Я часто удивляюсь, почему… — продолжала Мария, и в голосе ее появились новые нотки. — Удивляюсь, почему ты так добр ко мне, когда сравниваю себя с тобой.
— Чепуха, — сказал Хорнблауэр так лицемерно, как только мог. — Ты должна верить моим чувствам к тебе, дорогая. Никогда не сомневайся во мне.
— Милый мой, — сказала Мария. Ее голос снова изменился, вопросительные нотки исчезли, осталась одна нежность. Она таяла в его объятиях. — Я так счастлива, что в этот раз ты надолго сможешь остаться в Плимуте.
— И я тоже счастлив, дорогая.
Заменить транцы, которые Буш безжалостно спилил для боя с «Фелиситэ», оказалось делом непростым — корму «Отчаянного» пришлось практически отстраивать заново.
— А малыш весь вечер спит, как ангел, —продолжала Мария. Хорнблауэру оставалось только надеяться, что он не будет из-за этого орать всю ночь. В дверь постучали, и Мария поспешно высвободилась из его объятий.
— К вам джентльмен, объявил голос квартирной хозяйки.
Это был Буш, в бушлате и шарфе. Он в нерешительности стоял на пороге.
— Добрый вечер, сэр. Ваш слуга, мэм. Надеюсь, я не помешал.
— Конечно нет, — сказал Хорнблауэр, дивясь, какой ветер или политические новости занесли сюда Буша. Он видел, что Буш ведет себя как-то странно.
— Заходите же, заходите. Позвольте мне взять ваш бушлат — или новости такие спешные?
— Отнюдь, — многозначительно произнес Буш, и, смущаясь, позволил забрать у себя бушлат. — Но я чувствую, вас они порадуют.
Он стоял, глядя на Хорнблауэра и Марию, глаза у него были не в фокусе, однако он видел, что Мария молчит и, может быть, ему не рада. Но Мария тут же исправилась.
— Садитесь сюда, пожалуйста, мистер Буш.
— Спасибо, мэм.
Он сел, продолжая смотреть то на Хорнблауэра, то на его жену. Сейчас Хорнблауэру стало ясно, что Буш немного пьян.
— Ну, в чем же дело? — спросил он.
Лицо Буша расплылось в восторженной улыбке.
— Права Адмиралтейства, сэр, — сказал он.
— Что вы хотите этим сказать?
— Мур и его фрегаты — то есть капитан Мур, конечно, прошу прощения, сэр.
— Что с ними?
— Я был в кофейной комнате «Лорда Хаука», сэр — я часто захожу туда по вечерам — когда из Лондона пришли газеты за среду. Там это и напечатано, сэр. Права Адмиралтейства.
Останки судов, выброшенные на берег киты, обломки кораблекрушений — Права Адмиралтейства касались такого рода вещей, относя их к собственности Короны и, помимо названия, никакого отношения к Лордам Адмиралтейства не имели.
— Поделом им, верно сэр? — сказал Буш.
— Вам придется объясниться подробнее.
— Все сокровища, захваченные у испанцев, сэр: вовсе это не призовые деньги. Они переходят к правительству по Правам Адмиралтейства. Видите ли, сэр, это было в мирное время.
Теперь Хорнблауэр понял. Когда начинается война с другим государством, корабли этого государства, находящиеся в английских портах, отходят к правительству по Правам Адмиралтейства. Призовые деньги идут по другой статье: призы, захваченные в море во время войны, относятся к Правам Короны и передаются в собственность захвативших их команд по специальной декларации.
Правительство действовало на вполне законных основаниях. Как бы ни бесились команды фрегатов, весь флот будет смеяться в открытую, как смеется сейчас Буш.
— Так что мы не потеряли ничего из-за ваших благородных действий, сэр, — продолжал Буш. — Благородных — я всегда хотел сказать вам, что это было благородно, сэр.
— Но как вы могли что-нибудь потерять? — удивилась Мария.
— А вы не знаете, мэм? — спросил Буш, поворачиваясь к ней. Пьяный или нет, но Буш сразу понял, что Марию оставили в неведении относительно упущенной возможности, и он был достаточно трезв, чтоб не пуститься в объяснения.
— Что капитан Хорнблауэр сделал такого благородного? — настаивала Мария.
— Слово серебро, а молчание золото, мэм, — объявил Буш. Он запустил руку в боковой карман и с усилием выудил оттуда маленькую бутылочку. — Я взял на себя смелость принести это с собой, мэм, чтоб мы смогли выпить за здоровье капитана Мура, «Неустанного» и Прав Адмиралтейства. Это ром, мэм. Если в него добавить горячей воды, сахара и лимон, мэм, получится вполне подходящий напиток для этого времени суток.
Хорнблауэр поймал взгляд Марии.
— Слишком поздно сегодня, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Мы выпьем за это завтра. Я подам вам ваш бушлат.
После того, как Буш ушел (смутившись почти до немоты оттого, что капитан подал ему бушлат), Хорнблауэр повернулся к Марии.
— До корабля он доберется, — сказал он.
— Так значит, ты сделал что-то благородное, милый, — прошептала Мария.
— Буш пьян, — ответил Хорнблауэр. — Он молол чушь.
Мария подошла к нему, положила руки ему на плечи и придвинулась ближе, чтоб он смог возобновить прерванные объятия.
— Конечно, у тебя должны быть от меня секреты, — сказала она. — Я понимаю. Ты не только мой любимый муж, ты еще и королевский офицер.
Он обнял ее, и она запрокинула голову, чтоб взглянуть ему в лицо.
— Но не секрет, — продолжала она, — что я люблю тебя, мой дорогой, мой благородный. Люблю больше жизни…
Хорнблауэр знал, что это правда. Он чувствовал, как от нее исходит нежность. Но она продолжала.
— И еще кое-что не секрет. Может быть, ты уже догадался. Думаю, что догадался.
— Догадался, — сказал Хорнблауэр. — Ты даришь мне столько счастья, моя дорогая жена.
