— Прежде всего не суетись; ты только навредишь ему, возбуждая подозрения! — совершенно справедливо заметила Корнелия. — И самое главное — не нарывайся на неприятности, задавая нескромные вопросы, да еще невпопад! Я так же, как и ты, расстроена его отсутствием и предпочла бы, чтобы господин Серж находился здесь! Тем не менее я не схожу с ума, а думаю, что он просто задержался в родительском доме. Сейчас, как я понимаю, при свете дня, он не хочет возвращаться, но сделает это следующей ночью. Поэтому, Цезарь, не глупи! Возьми себя в руки и думай лучше о роли Фракассара, которая принесла тебе самый большой успех в жизни!
Что ж, эта женщина умела рассуждать здраво, и непонятно, почему ее муж не желал открыть ей всю правду. Хотя, вероятно, он поступал правильно. Кто знает, удастся ли Корнелии с ее порывистым характером сдержать себя в присутствии Ортика и Киршева, когда она поймет, что это за люди и какие у них намерения!
Господин Каскабель промолчал скрепя сердце и вышел из фургона, чтобы проследить за установкой инвентаря и декораций в цирке. Корнелия с помощью Наполеоны и Кайетты принялась за ревизию костюмов, париков и прочих причиндалов для спектакля.
В это время мнимые русские матросы занялись, по их словам, оформлением своего статуса как матросов, вернувшихся на родину после кораблекрушения; установленный порядок этой процедуры предполагал множество хождений по инстанциям.
Господин Каскабель и Клу протирали пыльные лавки для зрителей и подметали манеж; Жан и Сандр готовили инвентарь для силовых и гимнастических номеров. Затем они занялись тем, что их импресарио называл «совсем новенькими костюмчиками», в которых эти «несравненные лицедеи разыгрывают пантомиму «Разбойники Черного леса».
Жан грустил больше обычного. Он и не подозревал, что господин Серж — граф Наркин, беглый политический узник, нелегально находившийся в своей стране. Для него господин Серж был богатым русским помещиком, вернувшимся в свои владения, здесь он останется вместе с приемной дочерью. Как смягчилась бы его боль, если бы он знал, что пребывание в Российской империи запрещено господину Сержу и после свидания с отцом он покинет родину в надежде найти убежище во Франции! В этом случае разлука отсрочилась бы на несколько недель, на целых несколько недель счастья!
«Да! — неотступно преследовала Жана одна и та же мысль. — Кайетта останется в Перми с господином Сержем! Через несколько дней мы уедем… и я не увижу ее больше! Прощай, маленький Кайеттик, тебе будет хорошо в доме господина Сержа! Но…»
Сердце бедного юноши разрывалось от горя.
В девять часов утра господин Серж так и не появился у «Прекрасной Колесницы». Правда, как справедливо заметила Корнелия, не стоило ждать его раньше позднего вечера, в противном случае велик риск его опознания и ареста по дороге в город.
«Он не посмотрит наш спектакль! — думал господин Каскабель. — Что ж, тем лучше! Не будем жалеть об этом… Оно будет весьма милым, это представление… для дебюта труппы Каскабелей в пермском цирке! Ох, сколько хлопот, сколько суеты! Так недолго растерять все актерские способности… Я буду отвратителен в роли Фракассара! А раньше мне удавалось наполнить блеском оболочку этого доброго малого! Корнелия, судя по всему, чувствует себя не в своей тарелке! Жан только и думает что о Кайетте! Добросердечные Сандр и Наполеона тоже чуть не плачут при мысли о расставании с «перепелочкой»! Ах, дети, дети, какой провал ожидает нас сегодня вечером! Только невозмутимый и непотопляемый Клу поддержит кое-как репутацию труппы!»
Господину Каскабелю не сиделось на месте, и он отправился за новостями. В таком городишке, как Пермь[199], все моментально узнают, что и где произошло. Наркины — известная и уважаемая фамилия в этих краях… В случае, если господин Серж попал в руки полиции, слух о его аресте немедленно распространится по городу… Дело станет предметом пересудов… А может, графа Наркина уже бросили в пермскую каталажку и он томится там в ожидании суда!
Вот почему господин Каскабель поручил Клу заниматься приведением манежа в божеский вид и отправился бродить по улицам. Он прошелся туда-сюда вдоль Камы, где лодочники занимались своими обычными делами, по верхней и нижней частям города, где жители, как всегда, не отрывались от своих ежедневных хлопот. Он вступал в беседы… подслушивал, не подавая виду… Ничего! Ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к графу Наркину!
Но душа его все равно была не на месте, а потому он вышел на дорогу к поместью Вольскому, которую полиция не миновала бы, если бы задержала господина Сержа. И каждый раз, завидев вдалеке группу прохожих, он уже воображал, что это казачий конвой сопровождает бедного узника!
В смятении от подобных мыслей господин Каскабель не думал даже о жене, о детях, о самом себе, о том, какие неприятности ожидали их в случае ареста графа Наркина! И правда, властям не составило бы никакого труда узнать, каким образом политический преступник вернулся на русскую землю и кто ему помог! Это дорого обошлось бы семейству Каскабель!
Пока Цезарь прогуливался по городу и высматривал господина Сержа на дороге в Вальское, в манеж около десяти часов явился некий человек и спросил господина Каскабеля.
В этот момент Клу-де-Жирофль в одиночестве сражался с облаком пыли, поднятым им в середине арены. Он выглянул из него, заметив незнакомца — с виду простого мужика. Клу не знал по-русски точно так же, как мужик не понимал ничего из того, что выдавливал из себя Клу, а потому они долго добивались взаимопонимания. Клу не разобрал ни единого слова, когда его собеседник выразил желание поговорить с хозяином. И тогда мужик сделал то, что должен был сделать с самого начала: протянул Клу письмо, адресованное господину Каскабелю.
Теперь до Клу наконец дошло, что от него требуется. Письмо, на котором начертано славное имя Каскабелей, могло предназначаться только главе семейства… если только не госпоже Корнелии… или господину Жану… а то и господину Сандру или госпоже Наполеоне…
В конце концов Клу взял письмо, показав жестом, что он берется передать его своему хозяину. Затем, после продолжительных и сердечных рукопожатий он проводил мужика, так и не сообразив, откуда тот взялся и кто его послал.
Четверть часа спустя, когда Клу намеревался пойти передохнуть к «Прекрасной Колеснице», у входа на арену появился господин Каскабель, расстроенный и взвинченный как никогда.
— Господин хозяин! — сказал Клу.
— Ну? Чего?
— Я получил письмо.
— Письмо?
— Да, его принесли только что…
