утверждать, что для венецианской культуры характерна дискриминация женщин, расизм, что эта культура буржуазна, корыстна, в высшей степени лицемерна и претенциозна. Но по какой-то необъяснимой причине все это безобразие не мешает ей оставаться прекрасной. Циник даже сказал бы, пожалуй, что получить лучшие впечатления о Венеции можно, только если отнестись к ней нарочито поверхностно. Подстраховаться деньгами, ограничить себя во времени — скорее всего, это и впрямь правильный способ, к тому же самый необременительный и для коренных венецианцев: снимите номер в отеле и проведите здесь недельку-другую. Делайте все, что делают обычные туристы, не утруждайтесь, не поддавайтесь искушению копать чересчур глубоко. И не стремитесь слишком внимательно читать по лицам и голосам людей. Проявив излишнее усердие, вы рискуете нечаянно вскрыть не совсем удобную правду о жизни Венеции.
Мне кажется поразительным, до какой степени город, а вернее его характер, меняется (или кажется, что меняется) в зависимости от того, с кем я общаюсь и что делаю: то он добродушно-веселый, семейный; то юный, звенящий энергией и насыщенный культурными событиями, а то ленивый и грубый. Набираясь ценных познаний по части легкого и беззаботного «итальянского образа жизни», я невольно отмечала, какая ледяная холодность скрывается под глянцем и изысканностью, каким неприветливым может быть этот город, законодатель стиля и изящества. В Венеции, которую я открыла для себя, утонченное искусство и крепкие семейные идеалы гармонично сосуществуют с забавными уличными сценками, живописными рынками и эксцентричными собаками. Я была очарована оптимизмом и жизнелюбием новых друзей, но узость мышления, не говоря уж о насилии, с проявлениями которых я здесь неоднократно сталкивалась, неприятно поразили и вызвали отвращение. Мне не удалось влюбиться, но я пообщалась на довольно близком расстоянии с настоящим, не придуманным молодым итальянцем. Я так и не приняла участия в марафоне, но зато любовалась на пробежках бесчисленными, потрясающей красоты, закатами. Навсегда запомню насыщенную синеву замершего в вечном ожидании моря. Там, в Венеции, я закончила книгу, и, хотя получила суровый урок, он подстегнул меня, заставил переосмыслить свои представления о профессии, привел к мрачному и вместе с тем очистительному осознанию того, куда предстоит мне двигаться как писателю. Этот путь диаметрально противоположен тому, который мыслился мне прежде, и я считаю особой милостью судьбы, что раз и навсегда покончено с тяжкими трудами над вымыслом, оттачивать который я и отправлялась сюда. А в конечном счете для публикации отобраны фрагменты дневников, которые я непринужденно, без всякой натуги пописывала себе, заполняя одну за другой красивые тетради из «Il Prato». Я обзавелась прекрасными подругами, а по ходу дела еще и научилась «не напрягаться» — призыв, с которым ко мне то и дело обращались то Стеф, то Джиневра: революционное преобразование для таких негибких упрямцев, как я. Раньше, в Лондоне, я по любым поводам впадала в депрессию, теперь же стала спокойнее, легче управляю своей темной стороной, на шаг приблизилась к Пути, или к Стезе, назовите как хотите, — словом, к тому, чего требует от меня призвание. И еще я обнаружила там — причем на своих исконных местах (они не выдернуты с корнем и не перенесены в какие-нибудь отдаленные музеи) — прекраснейшие произведения искусства, какие только видела в жизни, и это было как встреча с первой и самой сильной любовью. Ни один город в мире не мог бы дать мне всего этого.
Наутро я вскакиваю в пять утра, собираю сумки и на вапоретто отбываю к Пьяццале Рома. На катере и на улицах еще ни души, солнце еще не взошло. Всё — небо, вода, туманная дымка, здания — окрашено мягким синевато-серым тоном, и полная тишина, ни звука, лишь негромко рычит на поворотах мотор вапоретто. Поездка недолгая, но из-за бесконечной воды по одну сторону и молчаливых, таинственных зданий по другую ландшафт кажется каким-то сказочным: некая аллегория в духе античной Греции, по такому пути мог бы возвращаться погруженный в раздумья герой, одержавший нелегкую победу в битве с демонами. Сотни лет назад, проплывая по этому пути, путешественники видели то же и испытывали, должно быть, примерно те же чувства. Венеция не меняется, именно в этом и ее тяжкий грех, и ее величайшая притягательность.
Большим путешествием в XVIII веке называли путешествие молодых аристократов по Франции, Италии, Швейцарии и другим странам для завершения образования или после окончания учебного заведения. — Здесь и далее примеч. пер.
Боадицея (Баудикка) — легендарная королева бриттов, героиня британского эпоса, воительница, возглавившая восстание против римских захватчиков в I веке н. э.
Pronto (итал.) — Алло! Слушаю!
Герой новеллы Томаса Манна «Смерть в Венеции».
Итальянское игристое вино.
Цепочка песчаных островов в Венецианской лагуне.
Стоимость шелкового шарфика ручной работы этой знаменитой фирмы — 300–400 долларов.
Тёрнер, Джозеф Мэллорд Вильям (1775–1851) — английский художник, мастер световых эффектов.
Вид пиццы.
Викерс, Сэлли — современная английская писательница, автор романов с уклоном в аналитическую психологию.
Soignée (франц.) — холеная, ухоженная особа.
«Einaudi» — туринское издательство.
Байетт, Антония Сьюзен (род. в 1936 г.) — английская писательница, литературовед, лауреат Букеровской премии (1990 г.).
«Рассказы с Матиссом» — сборник рассказов А. С. Байетт (1993 г.).
«Bauhaus» — британская рок-группа. Музыка и имидж коллектива заложили основные элементы готического рока, одним из самых известных представителей которого группу «Bauhaus» считают до сих пор.
Богард, Дирк (1921–1999) — британский киноактер, исполнитель роли Густава фон Ашенбаха в фильме Лукино Висконти «Смерть в Венеции».
«Хэрродс» («Harrods») — престижный лондонский универмаг.
Лекарственный препарат, антидепрессант.
Сыровяленая ветчина.
Элиот, Джордж (наст. имя Мэри Анн Эванс; 1819–1880) — английская писательница, в своих произведениях развивавшая идею гармоничного существования различных слоев общества.
Кофе с небольшим количеством молока.
Кейн, Сара (1971–1999) — известный
