— Да, сэр. — Бушу пришлось проглотить это кощунство.
— После того, как припасы будут израсходованы, мы сделаем все, как раньше, — утешил его Хорнблауэр. — Не будете ли вы так любезны заняться этим сейчас же?
— Есть, сэр. — Буш мысленно переключился на проблему перемещения орудий по движущемуся судну. — Я сей-талями сниму их с лафетов и положу на маты.
— Совершенно верно. Я уверен, вы с этим справитесь, мистер Буш.
Никто, кроме сумасшедшего, не станет передвигать пушки на лафетах по кренящейся палубе — они могут вырваться в любой момент. Но, сняв их с лафетов, положив на маты (цапфы не дадут им катиться), пушки можно будет без особого труда перетащить, а потом снова водрузить на лафеты. Буш уже приказал боцману мистеру Вайзу основать сей-тали.
— Надо будет изменить боевое расписание, — неосторожно сказал Хорнблауэр, — и перераспределить орудийные расчеты.
— Есть, сэр, — сказал Буш. Привычка к субординации не позволяла ему явно выказать недовольство — в его ответе проскользнул лишь слабый намек на укоризну. Как первый лейтенант он обязан помнить это сам, без напоминаний со стороны капитана. Хорнблауэр попытался загладить невольную ошибку.
— Я оставляю это на ваше усмотрение, мистер Буш. Доложите мне, когда пушки будут передвинуты.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр пересек шканцы, направляясь в свою каюту. Карджил наблюдал за матросами, сновавшими сей-тали.
— Когда передвинут пушки, корабль будет лучше приводиться к ветру, мистер Карджил, — сказал Хорнблауэр. — Тогда у вас будет возможность показать, как вы им управляете.
— Спасибо, сэр, — ответил Карджил. Он, без сомнения, тяжело переживал недавний промах.
Хорнблауэр пошел в каюту: винтики сложной машины какую представляет собой судно, нуждаются в смазке, и долг капитана — эту смазку обеспечить. При его приближении часовой у дверей вытянулся по стойке «смирно». Хорнблауэр оглядел скудную обстановку каюты. С палубного бимса свисала койка. Стул, зеркальце в переборке, под ним парусиновый умывальный таз в раме. У противоположной переборки стол, под ним — рундучок с личными вещами. И все: больше ничего не поместилось. Но малый размер каюты давал и свои преимущества. В ней не было пушек — она располагалась прямо на корме — и при подготовке корабля к бою не надо будет все это убирать.
И это роскошь, это большая удача. Девять дней назад — нет, уже десять — Хорнблауэр был лейтенантом на половинном жалованье, причем выплату ему приостановили после того, как в результате Амьенского мира не утвердили в звании капитан-лейтенанта. Он не знал, откуда возьмется его следующий обед. Одна ночь все переменила. Он просидел ее за картами с несколькими старшими офицерами, один из которых был лордом Адмиралтейства, и выиграл сорок пять фунтов. Король направил в Парламент обращение, в котором сообщал о решении правительства расширить флот до размеров военного времени. Хорнблауэра назначили капитан-лейтенантом и поручили готовить «Отчаянного» к плаванию. Сейчас он мог не волноваться о следующем обеде, пусть даже это будет солонина с сухарями. И — не столько в результате совпадения, сколько вследствие всего этого — он оказался помолвлен с Марией и обречен вступить в ранний брак.
В корабельной древесине отдавался стук перемещаемой пушки — Буш работал быстро. Десять дней назад Буш тоже был лейтенантом на половинном жаловании, причем с большим, чем у Хорнблауэра, стажем. Хорнблауэр не без робости спросил Буша, не согласился бы тот стать у него первым лейтенантом — единственным лейтенантом на военном шлюпе. Удивительно, и очень лестно было увидеть искреннюю радость Буша.
— Я надеялся, что вы меня пригласите, сэр, — сказал Буш. — Я не смел поверить, что вы действительно захотите первым лейтенантом меня.
— Никого я не хотел бы больше, — ответил Хорнблауэр. Тут Хорнблауэр едва не упал — «Отчаянный» накренился на нос, потом на бок, потом задрал корму, как обычно делает идущее в крутой бейдевинд судно. Сейчас корабль был с подветренной стороны острова Уайт и встретил мощные удары первых атлантических валов. Какой же он дурак! Он совсем позабыл об этом. Если в последние десять дней он и вспоминал о морской болезни, то наивно полагал, будто избавился от этой слабости за восемнадцать месяцев, проведенных на берегу. Сегодня утром он тоже не думал о морской болезни — слишком был занят. Стоило ему остаться без дела, она оказалась тут как тут. Он отвык от качки — когда судно опять накренилось, он чуть не упал. На лбу выступил холодный пот, подкатывала тошнота. Ему пришла в голову горькая шутка — недавно он поздравлял себя с тем, что знает, откуда возьмется его следующий обед, но теперь он гораздо уверенней мог сказать, куда отправится предыдущий. И вот морская болезнь накатила на него.
Хорнблауэр лежал на койке лицом вниз. Сверху доносился скрип катков, и он мог заключить, что, перетащив пушки на корму, Буш двигает теперь лафеты. Но это Хорнблауэра не заботило. Желудок его снова взбунтовался. Ни о чем, кроме своих страданий, Хорнблауэр думать не мог. Что это? Кто-то изо всех сил колотит в дверь. Хорнблауэр осознал, что этот кто-то стучал уже довольно долго, и, не слыша ответа, принялся колотить.
— Что такое? — спросил Хорнблауэр хрипло.
— Штурман передает, сэр, — ответил незнакомый голос. — Мистер Провс, сэр.
Надо узнать, в чем дело. Хорнблауэр с усилием поднялся, проковылял к стулу и сел, спрятав голову в плечи, чтоб не видно было лица.
— Войдите! — сказал он.
Открывшаяся дверь впустила громкий шум.
— Что такое? — повторил Хорнблауэр, надеясь, что по нему видно, как глубоко он погрузился в деловые бумаги.
— Мистер Провс сообщает, сэр, — сказал голос. — Ветер крепчает и заходит. Надо будет изменить курс, сэр.
— Очень хорошо. Иду.
— Есть, сэр.
Конечно, надо идти. Хорнблауэр встал, одной рукой держась за стол, а другой поправляя одежду, собрался с силами и заковылял на палубу. Он все забыл — забыл, как дует в море свежий ветер, как свистит такелаж, как кренится под непривычными ногами палуба. Когда корма поднялась, он чуть не побежал вперед, тщетно пытаясь сохранить достоинство, и едва устоял на ногах, ухватившись за коечную сетку. Тут же подошел Провс.
— Сейчас курс зюйд-вест-тень-зюйд, сэр, — сказал он.
— Я вынужден был дать судну спуститься на два румба. Ветер по-прежнему заходит к западу.
— Это я вижу, — заметил Хорнблауэр. Он поглядел на небо и на море, стараясь сосредоточиться. — Как барометр?
— Почти не падает, сэр. Но к закату ветер станет еще сильнее, сэр.
