Глава четвертая,
в которой читателю представляются два совершенно несхожих между собою друга — дядюшка Антифер и бывший судовладелец Жильдас Трегомен
Каждую субботу, часов около восьми вечера, дядюшка Антифер, попыхивая любимой короткой трубкой, переживал чувство сильнейшего гнева. А примерно через час, все еще багровый, но уже изливший злость на своего соседа и друга Жильдаса Трегомена, снова успокаивался. Что было причиной такой ярости? А то, что в своем старом атласе на одной из планисферных[88] карт, вычерченных по проекции Меркатора[89], он никак не мог найти то, что ему нужно.
— Проклятая широта! — восклицал он.— Чертова широта! Но даже если бы она проходила через пекло Вельзевула[90], я все равно должен проехать по ней из конца в конец!
В ожидании, когда сможет привести свой замысел в исполнение, дядюшка Антифер проводил ногтем по упомянутой широте. И вообще, вся карта, о которой идет речь, была истыкана карандашом и продырявлена циркулем, словно кофейное ситечко.
Широта, вызывавшая у дядюшки Антифера такое раздражение, была обозначена следующим образом на кусочке пергамента[91], своей желтизной напоминавшем выцветший испанский флаг:
«Двадцать четыре градуса пятьдесят девять минут (с. ш.[92])».
Под этой строчкой в углу пергамента красными чернилами написано:
«Настоятельно советую моему мальчику никогда этого не забывать».
И дядюшка Антифер неизменно повторял:
— Будь спокоен, дорогой отец, я не забыл и никогда не забуду эту широту!… Но разрази меня Господь, если я понимаю, для чего это нужно!
И сегодня, двадцать третьего февраля 1862 года, как всегда под вечер, на дядюшку Антифера нашел его обычный стих. Обуреваемый злостью, он выкрикивал проклятия, будто матрос, у которого выскользнул из рук канат, скрежетал зубами, разжигал раз двадцать свою потухавшую трубку, ломая при этом спичку за спичкой. Потом швырнул атлас в угол, стул — в противоположную сторону и в ярости бросил на пол большую морскую раковину, украшавшую камин. После этого он стал топать с такой силой, что задрожали потолочные балки, и голосом, привыкшим перекрывать грохот морского шквала, завопил в рупор из свернутого в трубку картона:
— Нанон!… Эногат!…
Эногат и Нанон, занятые одна — вязанием, другая — глажением возле кухонной плиты, поняли, что пора появиться и положить конец домашней буре.
Дядюшка Антифер был владельцем одного из лучших старинных домов в Сен-Мало[93]. Дом, построенный из гранита, выходил фасадом на улицу От-Салль. В каждом из трех этажей имелось по две комнаты, а крыша верхнего этажа приходилась вровень с крепостной стеной.
Взгляните на этот дом, с его крепкими гранитными стенами — их не пробили бы метательные снаряды прежних времен,— на узкие окна, перехваченные железными решетками, на массивную дубовую дверь, украшенную металлическими узорами и окованную железом. Стук висячего у двери молотка доносится до Сен-Сервана, когда дядюшка Антифер принимается в нее колотить. А из слуховых окошек под черепичной крышей то и дело высовывается подзорная труба отставного моряка.
Из этого строения, наполовину крепости, наполовину сельского домика, прилегающего к крепостной стене, которая опоясывает весь город, открывается великолепный вид: направо — Гран-бей, уголок Сезамбра, Пуант дю Деколле и мыс Фреэль, налево — плотина и мол, устье реки Ране, пляж Приёре близ Динара и даже дымчато-серый собор в Сен-Серване.
Сен-Мало был когда-то островом, и, может быть, дядюшка Антифер сожалел, что не родился в то время, когда мог бы считать себя островитянином. Впрочем, каждый имеет право гордиться, если родился на этом берегу Армора[94], давшего Франции столько великих людей. Среди них — Дюге-Труэн[95], перед его статуей наш достойный моряк всегда почтительно склонял голову, проходя через сквер; Ламенне[96](дядюшка, правда, совершенно не интересовался этим писателем); Шатобриан[97], вместо произведений которого дядюшка Антифер знал только скромное, но величественное надгробье знаменитого писателя на острове Гран-Бей.
Дядюшке Антиферу Пьеру-Сервану-Мало было сорок шесть лет. Прошло полтора года, как он вышел в отставку, имея кое-какой достаток, что вполне хватало ему и его близким. Несколько тысяч франков годового дохода являлись результатом его плаваний на двух или трех судах, приписанных к порту Сен-Мало. Эти корабли, принадлежавшие торговому дому Ле-Вайиф и К°, совершали каботажные[98] рейсы вдоль берегов Ла-Манша, по Северному, Балтийскому и даже Средиземному морям. Еще до того, как дядюшка Антифер занял высокое положение капитана, он немало постранствовал по свету. Этот опытный моряк, смелый, предприимчивый, требовательный к себе и к другим, спокойно ставил свою жизнь на карту, не останавливался ни перед какими препятствиями и был упрям, как истинный бретонец! Тосковал ли он по морю, оставив его еще молодым?… Быть может, на его решение повлияло ухудшение здоровья? Никоим образом. Он казался высеченным из глыбы безупречного гранита с армориканских[99] морских берегов.
Чтобы в этом убедиться, стоит только на него взглянуть, услышать его зычный голос, почувствовать крепкое рукопожатие,— на это он не скупился! Представьте себе человека среднего роста, коренастого, широкоплечего. Его особые приметы таковы: большая голова кельта;[100] жесткие, как щетина, волосы; лицо обветренное и загорелое, сожженное солнцем южных широт; густая с проседью борода, обрамляющая лицо, словно мох на скале; глаза живые, черные, сверкающие из-под густых бровей, как кошачьи зрачки в темноте; крупный, длинный нос, суженный у переносицы и расширяющийся книзу; крепкие здоровые зубы, вечно держащие трубку; большие волосатые уши с отвислыми мочками; на правом ухе — медное кольцо с впаянным в него якорем; наконец, худощавое тело и крепкие ноги — надежная опора при любой качке.
Во всем облике дядюшки Антифера видна физическая и нравственная сила. Это человек железного здоровья, умеющий вкусно поесть и в свое удовольствие выпить, человек, которому по праву предстоит долгая здоровая жизнь.
Но какую раздражительность, какую нервозность, какую горячность таит в себе этот союз духа и плоти, сорок шесть лет назад занесенный в книгу церковного прихода под именем Пьера-Сервана-Мало Антифера!
