- Потом скажу, - я как раз обматывал антилопе передние ноги. - Давайте быстрее, а то от стресса загнется.
Мы вкатили бедному ориксу вакцину, развязали его и удрали из загона прежде, чем он выбрал, за кем бежать.
Тут я объяснил, зачем приехал. Рони и Тони отошли в сторонку и долго спорили.
Потом они подробно расспросили, что я умею, и сказали:
- В дальнем конце заповедника одна самка орикса отелилась. Надо взвесить детеныша, поставить ушную метку и привить. Пока вернешься, мы решим, что с тобой делать.
Мы с Шломи, одним из сотрудников, сели в джип и запрыгали по ухабам через саванну. В течение часа мы рыскали взад-вперед вдоль проволочных заграждений, поглядывая с опаской на иорданскую сторону, откуда иногда стреляют по машинам.
Все это время мы молчали: Шломи, единственный в Хай-Баре, плохо говорил по-английски. Наконец мы заметили вдали пару ориксов.
Аравийский орикс - одна из красивейших антилоп мира. Она ростом с теленка, белая с черным "лошадиным" хвостом, черными "чулками" и маской на морде, а рога у нее, как уже говорилось, очень длинные, тонкие и чуть-чуть изогнуты назад. В природе их полностью истребили, но в зоопарках они остались и теперь выпущены в несколько заповедников - один в Омане, два в Аравии и в Хай-Бар, где их уже около шестидесяти.
Из всех антилоп только у ориксов отцы участвуют в воспитании детенышей. Когда мы подъехали к акации, в тени которой отдыхали самка с новорожденным, рослый белоснежный самец выскочил нам навстречу и принялся гоняться за джипом.
Шломи отчаянно маневрировал, пытаясь все время оказываться между мною и разъяренным папашей, а я, соскочив, стал бегать за ориксенком, то и дело плюхаясь на усыпанный колючками песок в попытке его схватить и одновременно уворачиваясь от рогов матери, преследовавшей нас по пятам. При температуре 50 градусов в тени такие упражнения удивительно быстро выматывают. Наконец я ухватил "теленочка", пулей вскочил в машину, и мы помчались по большому кругу в тучах пыли, стараясь оторваться от погони. В нашем распоряжении было три минуты: потом родители могут не признать пропахшего людьми и бензином малыша. Покрытый чудесной золотистой шерсткой ориксенок отчаянно брыкался, но я, прыгая вверх-вниз от тряски, все же ухитрился измерить его рулеткой и взвесить на специальном безмене. Как сейчас помню: 52 см в длину и пять с чем-то кило.
Я шлепнул ему на ушко метку, и Шломи затормозил, чтобы я мог аккуратно вколоть поливакцину. В тот момент, когда я надавил на поршень шприца, из-за машины вывернулся папа-орикс и наотмашь ударил меня рогами, так что я чудом успел отбить их ботинком. Я поставил на землю перепуганного малыша, и мы сломя голову умчались прочь.
Выслушав отчет Шломи о мероприятии, Рони Малка многозначительно посмотрел на Ринга и сказал мне:
- Берем тебя волонтером. Платить пока не будем, но балок для жилья выделим.
Питаться можешь тем, что зверям привозят. Если ты и вправду все умеешь, через две недели запишем младшим научным сотрудником (должность называлась иначе, но на русский лучше перевести так). Тогда и платить начнем, правда, мало. На работу выходишь завтра утром. К хищникам не заходить, змей в руки не брать, ночью по пустыне не шляться. Хорошо бы тебя никто не разорвал в первый месяц - здесь такое уже было. Желаю удачи!
Я заскочил в душ, пробежал два километра до автобусной остановки, приехал вечером в Тель-Авив, забрал в дельфинарии вещи, попрощался с директором, Полиной и (увы, по телефону) с Наденькой, снова сел на автобус, отдав за билет всю зарплату за три дня работы в дельфинарии, и утром прибыл в Хай Бар. В тот же день я отправил Ирочке первое письмо, в котором сообщил, что устроился на работу, что очень скучаю, что погода у нас хорошая и что зима пролетит быстро.
Ты обижена очень сейчас
Что ты дома одна в этот вечер,
Что так редки случайные встречи
И так долги разлуки у нас.
Ты права, совершенно права,
Не любовь - раз в полгода свиданья,
Не помогут слова оправданья
И вообще никакие слова.
Я и сам проклинаю себя,
Что рожден бесконечно скитаться,
Что с тобой не могу я остаться
И страдать заставляю тебя.
Да, ты вправе, конечно, вполне,
Меня к черту послать хоть сегодня,
Стать, быть может, немного свободней
И навеки забыть обо мне.
Ты за все меня можешь винить:
Я тебя променял на дорогу,
Хотя должен тебе очень много...
Но не надо, не рви эту нить.
В жизни, жесткой, как грани стекла,
Как холодная маска-камея,
Мы, быть может, друг другу сумеем
Передать хоть немного тепла.
Ты, наверно, смеешься сейчас,
И совсем не одна в этот вечер,
И забыла случайные встречи,
Но не вечна разлука у нас.
4. Волонтер
День упал, как листок клена.
Куда мне спешить?
Каждый час приближает меня
К зиме.
Ли Мэй-Фан. Путешествие по одопадам провинции Шэньси перевод тоже мой).
Я открыл глаза и тут же снова зажмурился - от счастья. Потому, что яркий солнечный свет хлестал в открытое окно, потому, что взахлеб пели птицы, потому, что вокруг был заповедник Хай Бар, и потому, что скоро пора было на работу. Я вскочил и распахнул дверь на улицу. Стайка горлиц, рябков и синайских воробьев разлетелась от протекавшего шланга единственного водопоя в радиусе двух километров. Крыльцо за ночь густо усеяли свернутые спиралькой семена вековой акации, накрывавшей собой мой домик, словно огромный гриб с плоской шляпкой. В ее ветвях сновали крошечные птички, черные с ярко-изумрудным отливом - палестинские нектарницы. Корм себе они добывали из алых цветков лорантуса, паразитного растения, росшего на ветвях дерева. На песчаной тропинке виднелись следы каракала и афганской лисички, которая жила в соседнем каньоне и иногда забегала в гости.
Тут я вспомнил, что сегодня День Белой Мыши, и настроение стало еще лучше. Я быстро поджарил яичницу с помидорами, закусил апельсином, собрал под фонарем ночных бабочек для ящериц нашего террариума, вышел на шоссе и зашагал к конторе заповедника. В принципе, можно было проехать этот путь на велосипеде, но я больше любил ходить пешком.
Справа угрюмо вздымался километровой высоты обрыв, в глубь которого уходили загадочного вида узкие каньоны. Там, наверху, лежала пустыня Негев. Слева тянулась Арава - ровная долина, равномерно усаженная акациями. За ней синел иорданский борт впадины-разлома - высокий горный хребет, увенчанный несколькими потухшими вулканами. Стайки вьюрков звонкими голосами перекликались в ясном небе, а в тени деревьев иногда можно было разглядеть стройную фигурку газели.
В тот момент, когда я подходил к конторе, скалы вдруг вспыхнули алым огнем, а миг спустя из-за гор на той стороне выскочило солнце, и небо сразу из розового стало ярко-синим. Меня обогнал джип с моими соседями, Ивтахом и Гилем, а со стороны Эйлата подкатила машина с Тони Рингом, Аилой, Шломи и Давидом - они жили в городе, в сорока километрах дальше к югу.
