Прежде всего, какую цель преследует Чили? Она слишком очевидна. Напрасно чилийское правительство ссылалось на необходимость прекращения беспорядков на острове. Это был лишь повод. Протекторат, навязываемый насильно, слишком похож на аннексию — тут трудно ошибиться. Но почему Чили вдруг понадобилось нарушить свои обязательства? Очевидно, из-за каких-то корыстных побуждений. Чем же прельстил его остров Осте? Само по себе процветание колонии не могло вызвать такой резкий поворот политики чилийского правительства. Несмотря на все успехи, достигнутые колонистами, Чилийская республика никогда не выражала сожалений, отказавшись от своих прав на этот прежде совершенно дикий край. Впрочем, ей не приходилось раскаиваться в великодушном поступке. В силу сложившихся условий развивавшаяся колония превратилась в главный рынок сбыта Чили.
Но с открытием месторождения золота обстоятельства изменились. Когда стало известно, что в недрах острова Осте таятся сокровища, Чили захотелось получить свою долю. Все было ясно.
Впрочем, сейчас не время устанавливать причины, изменившие политику Чили. Колонии предъявили четкий ультиматум, и следовало дать на него надлежащий ответ.
Сопротивляться?.. А почему бы нет? Кау-джера не пугали ни солдаты, выстроившиеся на площади, ни военный корабль, красовавшийся перед Новым поселком. Даже если на судне находились еще войска, они — сколько бы их ни было! — в конечном счете никак не могли рассчитывать на победу. Конечно, корабль может дать по Либерии несколько залпов. А дальше? Боеприпасы кончатся, и ему придется сняться с якоря… если допустить, что все три остельские пушки не причинят кораблю никаких серьезных повреждений.
Нет, в самом деле, сопротивление можно было бы оправдать. Но оно означало бы опять сражение… кровопролитие… Неужели Кау-джеру предстоит вновь оросить кровью эту землю, которая — увы! — уже напиталась ею? И во имя чего? Для защиты независимости остельцев? Да разве они могут быть независимы, эти люди, так покорно отдавшие себя во власть правителя?.. Для какой же цели?.. Стоят ли его личные заслуги того, чтобы ради них погубить столько человеческих жизней? С тех пор как к нему перешло управление колонией, чем он отличался от прочих тиранов, взявших на откуп всю вселенную?
Так размышлял Кау-джер, когда чилиец, устав от ожидания, тихонько кашлянул. Губернатор жестом успокоил его и вернулся к своим мыслям.
Нет, он оказался не лучше и не хуже тиранов, существовавших во все времена, потому что власть над людьми накладывает такие обязательства, которых никто не может избежать. И хотя намерения его были всегда самыми гуманными, а поступки — совершенно бескорыстными, это ничуть не помешало ему совершить те же преступления, в которых он обвинял всех прочих властителей земли. Будучи приверженцем свободы — он повелевал другими; сторонник равенства — он судил себе подобных; миролюбец — он воевал; философ-альтруист — он истреблял людей; а его отвращение к кровопролитию привело лишь к тому, что он залил кровью весь остров.
Кау-джер не совершил ни единого поступка, который бы не противоречил его принципам и не доказал бы по всем пунктам несостоятельность его теорий.
Первым доказательством этого послужило нашествие патагонцев. Кау-джеру пришлось сражаться и убивать. Когда же Паттерсон продемонстрировал всю низость, всю подлость человеческой натуры, губернатор был вынужден взять себе право распорядиться частью земли, как своей личной собственностью. И, подобно тем, кого он называл тиранами, он судил, выносил приговор, высылал!..
Второе доказательство — открытие месторождений золота. Тысячи проходимцев, вторгшихся на остров, лишний раз подтвердили схожесть характеров различных наций в погоне за обогащением. Против них Кау-джер мог применить только давно испытанные средства: власть, насилие, убийство. По его приказу пролились потоки человеческой крови.
И, наконец, третьим доказательством явился категорический ультиматум Чилийского государства.
Неужели Кау-джеру вновь придется призвать колонистов к войне, может быть еще более кровавой, чем прежние битвы? И ради чего? Чтобы сохранить остельцам правителя, в общем ничем не отличающегося от властителей всех времен и народов? Любой другой на месте Кау-джера поступал бы точно так же, и кто бы ни оказался его воспреемником, он применит теперь те же самые способы, которые пришлось бы использовать самому Кау-джеру.
А если так, стоит ли сопротивляться?
И, кроме всего, он чувствовал смертельную усталость. Кау-джер не мог забыть массового убийства, совершенного по его приказу. Перед его глазами все время, как наваждение, высились горы трупов. С каждым днем, словно под грузом мучительных воспоминаний, сгибался его высокий стан, тускнел взгляд, притуплялась мысль. Силы покидали тело атлета и сердце героя. Кау-джер больше не мог выдержать. С него довольно!
Вот в какой тупик он зашел!
В смятении проследил он свой долгий жизненный путь, усеянный обломками теорий, составлявших его моральные устои. Ради них он пожертвовал всей своей жизнью… И все это превратилось в ничто. Душа его была опустошена.
Что же делать? Умереть? Да, это было бы самым последовательным, и все же он не мог решиться на такой шаг. Не потому, что боялся смерти — его ясному и твердому уму смерть представлялась вполне естественным явлением, — но все его существо протестовало против поступка, произвольно сокращающего человеческую жизнь. Подобно добросовестному работнику, который не бросает работу незавершенной, этот необыкновенный человек ощущал жгучую потребность прожить жизнь до конца.
Но разве нельзя было примирить эти противоречия?
Вдруг Кау-джер как будто вспомнил о присутствии чилийского офицера, который едва сдерживал нетерпение.
— Сударь, — сказал он, — вы только что грозили мне применением силы. Имеете ли вы представление об остельской армии?
— Вашей армии? — удивленно повторил офицер.
— Судите сами, — ответил Кау-джер, показав своему собеседнику на окно.
Перед ними расстилалась площадь. Против управления стояли строем сто пятьдесят чилийских солдат вместе со своими командирами. Они находились в весьма критическом положении, так как их окружало более пятисот остельцев с заряженными ружьями.
— Сегодня в нашей армии насчитывается пятьсот ружей, — спокойно пояснил Кау-джер. — Завтра их будет тысяча. Послезавтра — полторы тысячи.
Чилиец побледнел. Видимо, его миссия провалилась!.. Он попал в настоящее осиное гнездо! Однако он сделал попытку как-нибудь выйти из неприятного положения.
