Вэши Куоннезина
Рассказы опустевшей хижины
Посвящается
Людям последней
ИНДЕЙСКОЙ ГРАНИЦЫ
и всем, кто прочтет эти рассказы
с сочувствием и пониманием.
И особенно тем,
чьи сердца рвутся на свободные просторы,
но кто волею судьбы
лишен радостей жизни среди
ДИКОЙ ПРИРОДЫ
и только со страниц книги узнает о ее чудесах.
«И маленькая опустевшая хижина
вдруг преобразилась
и снова стала зачарованным замком,
где было столько мечтаний и грез.
И теперь она уже не была кучей бревен и реликвий,
она ожила в памяти
во всей своей трепещущей красе.
Она уже не была больше покинутой и печальной,
дорогие образы прошлого
населили ее».
Человек сидит перед гаснущим открытым
очагом весь во власти воспоминаний,
и картины прошлого оживают перед ним,
как мерцающие огоньки.
Кольца дыма от его трубки движутся,
словно артисты на сцене.
Вот человек начинает говорить.
Он говорит медленно, вдумчиво,
часто делает паузы,
как будто прислушивается
к слабому эху своей памяти.
И вдруг в памяти оживает звук, тихий,
грустный, стонущий.
Звук становится все громче и громче,
пока не превращается в рыдания,
разразившиеся под гнетом столетий
несправедливости;
потом звук постепенно стихает
и лишь время от времени доносятся
всхлипывания, словно удаляющееся эхо,
пока не наступит тишина.
И когда эти томительные звуки умирают,
замолкают наконец,
человек снова продолжает свои
«Рассказы опустевшей хижины».
Огонь разгорается, потом гаснет.
Неверные тени прошлого дрожат
и скользят взад и вперед.
Человек продолжает свой рассказ.
Среди холмов, устремившихся в туманную даль на Север, в глубокой ложбине прячется маленькое безымянное озеро.
Едва ли можно назвать красивым этот узкий обмелевший пруд, где убывающая вода оставила лишь болота, поросшие камышом, да острые верхушки скал, когда-то погруженных в воду, а теперь обнаженные, почерневшие, словно заброшенные памятники давно забытого кладбища.
От берега этого маленького озера вьется едва заметная тропинка, на которую давно не ступала нога человека. Тропа загромождена поваленными бурей деревьями. Она приводит к берегу большого озера, которое впадает в реку; множество речек и ручейков, устремившихся с Великого Водораздела, несут свои воды в эту реку.
Озера и реки тянутся непрерывной цепью все дальше и дальше на Север и наконец огромным бурлящим потоком впадают в Северный Ледовитый океан.
На берегу этого сумрачного полувысохшего пруда, который в былые времена был настоящим озером, виднеется старая заброшенная плотина — памятник трудолюбию и терпению ее строителей. Стена плотины возвышается на четыре фута над теперешним уровнем воды пруда; через полузавалившееся отверстие ее арки протекает маленький журчащий ручеек, и чудится, будто он бормочет, словно человек в полусне, но разобрать, что он лепечет, невозможно.
Всюду вокруг видны старые сооружения, построенные очень прочно и разумно, но ни одно из них не было делом рук человека.
Из леса спускаются к озеру и идут вдоль берега старые, заброшенные тропы давно покинутой бобровой колонии, отлично спланированной, прекрасно выстроенной, сохранившей до сих пор своеобразную архитектуру (несмотря на разрушительное действие времени), — лучшее доказательство мастерства и труда.
В том месте в лесу, откуда начинаются эти тропы, видны пни — множество пней, и на них все еще заметны следы зубов четвероногих дровосеков. Неподалеку стоит заброшенная бобровая хатка, ее хозяев давно уже нет на свете. Она стоит высоко над уровнем высохшего пруда, ее потайной вход открыт для хищников; стены хатки, когда-то отлично заштукатуренные, теперь поросли травой и побегами ивы. И все-таки она еще прочна и выстоит много лет — немой и печальный свидетель удивительного трудолюбия ее строителей. Напротив бобровой хатки темнеет сосновый бор. Огромные сосны, настоящие великаны, — редкие деревья в этих краях. Наверно, потому они и кажутся такими гордыми и безупречно красивыми. Среди сосен там и сям белеют стволы березок. Тоненькие и стройные, они кажутся высокими деревьями, хотя их ярко-зеленые вершины, устремленные к живительному солнечному свету, едва лишь достигают нижних веток гигантских сосен. В тени этой рощи стоит маленькая бревенчатая хижина — единственное свидетельство пребывания здесь человека.
Она стоит покинутая и печальная. Мох, которыми были законопачены щели между бревнами, давно уже растрепался, вывалился, двери настежь открыты, а выбитые окна беспомощно глядят вдаль. Даже в свои лучшие дни это было скромное жилище, хотя труда и забот было вложено очень много, чтобы его построить и создать уют. Следы простенького орнамента, не лишенного художественного вкуса, до сих пор заметны то тут, то там.
Было здесь и радостно, и весело. Взгляните, и вы увидите в углу маленькую засохшую елочку, заметите на побуревших ее ветках концы тесьмы, которой когда-то были привязаны игрушки. Опустевшая, покинутая хижина теперь обречена на медленное разрушение. А когда-то, в незабываемые дни здесь ключом била жизнь, полная исканий и надежд. Это был дом, где жили не только люди, о чем рассказывают вещи; вот там, у развалившейся койки, видно сооружение из палок и высохшей глины: нетрудно догадаться, что здесь поработали бобры, строившие себе хатку над прудом
Эта скромная обитель была когда-то знаменитым местом; многие обитатели леса стали друзьями хозяина хижины. Некоторые из них переступали порог и чувствовали себя как дома. Другие собирались вокруг хижины, инстинктивно понимая, что никто не обидит их здесь. Они приходили то небольшими стайками, парами, то поодиночке. Здесь можно было видеть крупных зверей и маленьких. Здесь каждый был желанным гостем, выступал на этой скромной сцене, сказал свое слово, сыграл свою роль и внес свою лепту в историю этого уголка земли.
Роща знала их всех, и знала хорошо. Но огромные вековечные сосны, казалось, смотрели равнодушно на землю, покачивая своими гордыми перистыми вершинами, и, кто знает, быть может, совсем не замечали меленьких созданий, которые на такое короткое время поселились у их подножия.
Уже давно опустела хижина и стоит такая молчаливая и тихая.
Но чудится, будто она живет своей особенной, загадочной жизнью, будто тени населяют ее, и, словно эхо далекого прошлого, порою вдруг звучит томительный, нежный аккорд… Он все звучит, дрожит в воздухе, хотя никого уже нет.