И когда все это ему вдруг стало ясно, он не смог ни сообразить ничего, ни пошевелиться. Он не выстрелил в убийцу в момент, когда это было возможно. Он ничего не сделал — ничего.
Рогатый Камень решил возвратиться в свое племя. Путь этот был тяжел, потому что он был сыном предателя.
Он успел заметить, что неподалеку от блокгауза в кустарнике прятались разведчики дакота, среди которых находился и сын Антилопы. Вот сюда-то и направился молодой воин. Подъехав поближе, он слез с коня и оставил его свободным; индеец подвергал опасности свою жизнь, но не хотел предавать коня. Он снял куртку, взял с собой все оружие, в том числе и костяной лук, и пошел к кустарнику, где располагались разведчики.
Он сделал все возможное, чтобы быть замеченным: он шел по освещенному луной участку луга, а когда до кустарника осталось шагов двадцать пять — тридцать, остановился. Он положил свое оружие и даже нож на траву и отошел в сторону.
Рогатый Камень поднял правую руку.
— Перед вами стоит Харка — Ночной Глаз, Твердый Как Камень, Убивший Волка, Охотник На Медведя, Преследователь Бизона, тот, которого, как воина, назвали Рогатым Камнем. Рэд Джим убил этой ночью моего отца Матотаупу. Я, сын Матотаупы, передаю себя в руки совета рода. Пусть совет решит. Я сказал. Хау!
Молодой индеец стоял освещенный лунным светом. На его поясе был виден вампум Оцеолы.
Две стрелы просвистели и вонзились в его правое и левое плечо. Он по-прежнему стоял спокойно и не шевелился. Стрелы попали так, что Рогатый Камень не мог больше двигать руками, из ран потекла кровь, а острия военных стрел имели насечки.
Он не двигался и молчал. Он ждал.
Из кустарника выскочили сын Антилопы и Шонка. Разрывая мышцы на плечах Харки, они вырвали стрелы, швырнули его на землю, связали руки за спиной, связали ноги.
Шонка вырвал клок травы прямо с землей и засунул его пленнику в рот, чуть не до глотки.
— Ну, поиздевайся еще надо мной! — кричал Шонка, пиная пленника ногами. — Поиздевайся, если можешь! Поиздевайся, если можешь! Поиздевайся! — В Шонку точно вселился бес ярости, вся ненависть к Харке, накопившаяся еще с детских лет, нашла наконец выход. — Поиздевайся, койот, сын предателя!..
Рогатый Камень подумал, что раз он попал в руки Шонки, то вряд ли останется жив. Сын Антилопы пытался унять своего спутника.
— Не убивай его! Он должен стоять у столба позора! — кричал он Шонке.
Но вдруг Шонка взвыл: острые когти впились ему в спину. Он повалился назад и, увидев над собой раскрытую волчью пасть, прикрыл рукой горло. Волк тут же вцепился ему в локоть. Сын Антилопы замахнулся ножом, но черный длинноногий волк отпрыгнул в сторону и скрылся в кустах.
Пока спутник Шонки останавливал бьющую из артерии кровь, тот уже совсем обессилел.
— Что это? — прохрипел он, хватая ртом воздух.
— Черный волк! — проворчал в ответ сын Антилопы.
Перед ним лежали раненый его спутник и задыхающийся от попавшей в горло земли пленник. «Нет, он должен быть живым доставлен на совет рода, должен стоять у позорного столба», — сказал себе сын Антилопы. Он опустился перед пленником на колено, оттянул его нижнюю челюсть и вытащил из его рта траву.
Шонка с трудом залез на своего мустанга.
Сын Антилопы положил пленника на коня и привязал его, как убитого зверя. Потом влез на своего коня. Вперед он пустил Шонку.
Раны Рогатого Камня болели, его мучила жажда, веревки резали тело, и он был почти все время в беспамятстве.
На третий день пути сын Антилопы стал проявлять заботу о пленнике, так как хотел довезти его живым. На ночь он снимал его с коня и укладывал на землю, давал ему пить, но от еды пленник отказывался. Кровоточащие раны его запеклись.
У палаток, к которым приближались возвращающиеся разведчики, было спокойно. Наступал вечер. Тоненькие струйки дыма поднимались над лагерем. Чернокожий Курчавый был в дозоре у коней. Он стал воином — стройным, высоким, как дакота, и отличался от них только курчавыми волосами, темным цветом кожи, несколько иной формой лица и сильными атлетическими плечами. Став воином, он получил имя Чапа — Бобер.
Ночью луна спряталась за облаками и стало очень темно. Сыпалась ледяная крупа. Чапа — Курчавый прислушивался и всматривался во тьму. Он держал оружие наготове.
С одного из холмов раздался крик. Чапа стал звать воинов из палаток.
Поселок ожил. Воины побежали к коням. Длинной цепочкой выехали они в прерию.
Сын вождя Старого Ворона первым вернулся в лагерь. Он соскочил с коня перед Чапой — Курчавым.
— Они привезли пленника — Харку! — крикнул он.
Как только Чернокожий Курчавый услышал имя Харки, он даже онемел. Радостной новость для него не была, она страшила его. Он попросил юного воина заменить его в дозоре, а сам поспешил проскользнуть вперед и снять с коня своего друга детства.
— В палатку Хавандшиты его, — сказал кто-то.
Но Чапа, узнав голос Шонки, понес пленника в палатку военного вождя рода Медведицы — Старого Ворона и положил находящегося в беспамятстве пленника рядом с очагом. Чапа — Курчавый развязал узлы лассо, которым было опутано тело, разрезал лыковые веревки на руках и ногах. Он стянул с него жесткие от пота и крови легины и мокасины, снял и припрятал вампум, стал растирать ему руки и ноги. Рогатый Камень был истощен и напоминал умирающего от голода. Тут в палатку вошел Старый Ворон, вместе с ним — Шонка и сын Антилопы. Вождь подошел к очагу и принялся рассматривать пленника, не мешая Чапе продолжать растирание.
— Позови Хавандшиту и Чотанку, — сказал он Чапе — Курчавому.
Молодой воин сначала побежал к Чотанке, затем в палатку жреца. Старый жрец сидел уже одетый. Желтовато-красные отблески пламени пробегали по его белым волосам. Худое лицо его, иссеченное глубокими морщинами, было неподвижно, как деревянная маска.
Чапа — Курчавый высокопочтительными словами пригласил жреца прийти в палатку Старого Ворона и посмотреть пленника.
Хавандшита выслушал его, долго молчал и наконец произнес тихо и отчетливо:
— Зачем мои ноги должны вести меня в палатку вождя Старого Ворона, зачем мои глаза должны видеть сына предателя прежде, чем он станет к столбу позора? Пусть пройдут пятнадцать дней и пятнадцать ночей. Пусть молодые воины принесут столб и вкопают его. Пусть сын предателя будет поставлен к столбу и с позором простоит один день и одну ночь. Он не должен умереть как воин. Пусть наши воины плюют на него, а женщины — издеваются над ним. С началом дня он увидит свою смерть. Женщины и дочери убитых им воинов растерзают его. Я сказал. Хау!
