Покинув факторию, мы вскоре достигли озера, но с наступлением ночи не стали разбивать лагерь и устраиваться на отдых. Как только стемнело, индейцы испустили особый клич, и в ответ на противоположном берегу зажглось несколько костров. Вскоре мы увидели приближающееся к нам каноэ, которое забрало на другой берег троих людей из нашей группы.
Я уже точно не помню, какие происшествия приключились с этого момента до нашего прибытия в Детройт. Вначале мы плыли посредине реки, пока не оказались напротив центра города, затем пристали к берегу; здесь я увидел белую женщину, с которой индейцы перебросились несколькими фразами, но о чем они говорили, так и не понял. Несколько белых мужчин тоже стояли или прогуливались по берегу; до меня доносились звуки их речи, но я не понимал ни единого слова. Вероятно, они говорили по-французски. Поболтав несколько минут с той женщиной, индейцы вывели свои лодки на середину реки и, быстро гребя против течения, прошли порядочное расстояние от города.
К середине следующего дня мы высадились в лесу, вытащив каноэ на берег. Индейцы нашли большой древесный ствол с дуплом, открытым с одного конца, и положили туда свои одеяла, маленький котелок и другие вещи. Затем они заставили меня залезть в дупло и заложили отверстие, через которое я прополз. Сначала я слышал их голоса, потом всех стихло, и молчание установилось надолго.
Если бы я давно уже не потерял надежды удрать из плена, то теперь лишний раз убедился бы, что все попытки вырваться из неволи обречены на неудачу. Через несколько часов, я услышал, как убирают сучья, которыми заткнули дупло, и, выбравшись наружу, увидел, хотя все это происходило поздней ночью или, возможно, под утро, что индейцы привели трех лошадей: большую серую кобылу и двух невысоких каурых коней. Меня посадили на одну из лошадей; на другую навьючили вещи, а на третьей поочередно ехали индейцы. Мы продвигались очень быстро и через три дня прибыли в деревню старого Манито-о-гизика — Сау-ги-нонг (Название Сау-ги-нонг, точнее, Сагино, происходит от слова «сагино» (устье реки), но его толкуют и как «поселение индейцев саук». Расположен этот поселок в современном штате Мичиган и первоначально принадлежал индейцам племени саук (то есть огненное племя). Индейцы саук вместе с оттава, оджибвеями, меномини и еще примерно 29 племенами принадлежат к алгонкинскому языковому семейству. Позднее в Сагино поселились оттава и часть оджибвеев, остававшиеся там до 1837 г .). Эта деревня (или поселок) состояла из беспорядочно разбросанных домов. Вскоре после того, как мы туда добрались, два сопровождавших нас индейца ушли. Остались только Киш-кау-ко и его отец. Вместо того чтобы тотчас отправиться домой, они сначала отвели на отдых лошадей, а затем одолжили каноэ, на котором мы наконец приплыли к жилищу старика — бревенчатой хижине, похожей на те, что встречаются в Кентукки. Как только мы пристали к берегу, к нам спустилась старая женщина. Манито-о-гизик сказал ей несколько слов, после чего она начала испускать радостные крики, осыпая меня поцелуями и сжимая в объятиях, а затем увлекла в свою хижину.
На завтра меня повели к тому месту, где был погребен сын старой индианки. Могилу по обычаю индейцев окружал частокол, а по обе ее стороны находились расчищенные ровные площадки, где все и уселись: родичи и друзья Манито-о-гизика — с одной стороны, все остальные — с другой. Друзья принесли подарки: муккуки (Муккуки (правильнее — мукук, или мокук) — сосуды из бересты, иногда украшавшиеся орнаментом, в которых индейцы, особенно из племени оджибвеев, хранили сахар или сироп, добываемый весной из кленового сока. Мокук вмещает примерно 20 кг .) с кленовым сахаром, мешки с кукурузой, бисер, грубую ткань, табак и т. п. Как только все собрались, моя группа начала кружиться в пляске возле могилы, увлекая меня за собой. Пляска была быстрой и веселой, как и пляска скальпа (Военная пляска скальпа исполняется женщинами.). Во время танца мне то и дело подносили какой-нибудь из принесенных подарков. Но как только я оказывался по другую сторону от могилы, все подарки тотчас отбирались. Так мы провели значительную часть дня, пока подарки не истощились, после чего все разошлись по домам.
Думаю, что весна еще только начиналась, когда мы прибыли в Сау-ги-нонг. Помнится, что листочки на деревьях только-только развернулись, а индейцы высевали кукурузу. Объясняясь со мной жестами и при помощи скудного запаса английских слов, которые знал старый Манито-о-гизик, индейцы заставили меня помогать им в работе. Засеяв поля, все жители покинули деревню, чтобы заняться охотой и вяленьем мяса (Впрок мясо заготовлялось путем вяления его на открытом воздухе. Для более длительного хранения и для дальних походов индейцы растирали сушеное мясо в порошок, называвшийся «пеммиканом» и получивший широкое распространение среди белых торговцев, путешественников и охотников в условиях севера. Многие племена заготовляли так называемый «ягодный пеммикан», смешивая мясной порошок с ягодной пастой, животным жиром и мозгом. Получался очень стойкий, легкий и питательный продукт.). Добравшись до своих охотничьих угодий и выбрав место, где в изобилии водились олени, индейцы начали сооружать нечто вроде длинной изгороди из зеленых веток и молодых деревьев. Когда часть работы была закончена, мне показали, как нужно отрывать листья и сухие веточки с той стороны, откуда индейцы собирались стрелять в оленей. Иногда мне помогали женщины и дети, но обычно я выполнял эту работу один.
Началась жара, и как-то раз, оставшись один, я заснул, истомившись от жажды и усталости. Не знаю, долго ли я проспал. Вдруг мне показалось, что где-то раздается громкий плач. Я попытался поднять голову и не смог. Постепенно приходя в себя, я увидел мою индейскую мать и сестер и почувствовал, что голова и лицо у меня мокры. Только теперь я заметил, что старуха и ее дочери горько плакали. Лишь позднее я обнаружил, что на голове у меня рана. Оказалось, что Манито-о-гизик, застав меня спящим, нанес мне удар своим томагавком, а потом, раненого, бросил в кусты. Вернувшись в лагерь, он сказал жене: «Старуха, мальчишка, которого я тебе привел, ни на что не годен; я убил его; ты найдешь его там-то». Старая индианка и ее дочери, разыскав меня, обнаружили, что я подаю еще признаки жизни. Они долго лили мне на голову холодную воду и плакали, пока я не очнулся. Через несколько дней я почти поправился и меня опять послали на работу по сооружению загона. Но теперь я изо всех сил старался не заснуть, прилежно помогал индейцам и точно выполнял их указания. И все же со мной обращались очень жестоко, особенно старик и его сыновья Ши-мунг и Кво-та-ши. Когда мы жили в охотничьем лагере, один из них дал мне уздечку и рукой показал, в каком направлении идти. Я пошел в ту сторону, догадавшись, что мне приказано привести лошадь, и поймал первую, какая попалась мне на глаза. Так по жестам я научился довольно хорошо угадывать, какие услуги от меня требовались.
