Другим источником беспокойства гасиендеро служило полное отсутствие известий от герцога д'Армады. К этому беспокойству примешивалось также и некоторое нетерпение. Дело в том, что предположенный брак его дочери и сенатора был делом рук дона Эстебана, и теперь Трогадурос торопил с исполнением его. Дон Августин открыл дочери свои намерения, но единственным ответом девушки были слезы, так что отец вынужден был подождать еще немного.
Наконец, по истечении шести месяцев, гасиендеро решил каким-то образом прояснить ситуацию и послать дворецкого в президио Тубак разузнать об экспедиции, вышедшей оттуда под начальством испанца. Это была последняя отсрочка, которую выпросила себе донья Розарита.
В день приезда незнакомца на гасиенду сенатор уже некоторое время находился в отсутствии. Гасиендеро давно поднялся с постели, когда прибывший дворецкий доложил ему о том, что привез человека, могущего разрешить все его сомнения. Приказав ввести его в уже знакомый читателю зал, дон Августин послал в то же время известить Розариту. Она не замедлила появиться и села подле отца.
Через несколько мгновений в зал вошел незнакомец. Большая войлочная шляпа, которой он при входе лишь коснулся рукой в знак приветствия, но не снял, затеняла его лицо, на котором лишения и страдания оставили неизгладимые следы. Из-под широких полей шляпы спускался на лоб красный бумажный платок, совершенно прикрывавший его брови. Первым делом незнакомец устремил на дочь гасиендеро испытующий взор.
XX. РАССКАЗ ГАЙФЕРОСА
Хотя Розарита куталась в шелковое ребозо, из-под которого падали на грудь длинные пряди ее роскошных черных волос, тем не менее на ее побледневшем лице можно было заметить отпечаток глубокого и тайного горя. Она устремила на незнакомца тревожный взор и, казалось, боялась того момента, когда окончательно должна будет определиться ее судьба. Незнакомец сел, и гасиендеро обратился к нему:
— Благодарю вас, мой друг, что вы привезли мне известия, хотя я предчувствую, что они печальны. Тем не менее мы должны узнать все. Да будет воля Божия!
— Известия действительно печальные, но, как вы сказали, вам очень важно, — незнакомец подчеркнул последние слова, причем, казалось, больше обращался к донье Розарите, — узнать все. Я видел там много вещей, и пустыня, быть может, скрывает в себе более тайн, чем можно предполагать!
Молодая девушка незаметно вздрогнула и устремила на рассказчика глубокий и ясный взор.
— Говорите, друг мой, — сказала она мягким голосом, — мы готовы все услышать!
— Что вы знаете о доне Эстебане? — спросил гасиендеро.
— Он убит, сеньор!
Дон Августин печально вздохнул и опустил голову на руки.
— Кто убил его? — спросил он.
— Не знаю, но его нет в живых!
— А Педро Диас, этот человек с бескорыстным сердцем?
— Убит, как и дон Эстебан!
— А его друзья — Кучильо, Ороче и Бараха?
— Все убиты, за исключением… Но, если позволите, сеньор, я начну не с этого, так как вам следует знать все!
— Мы вас слушаем, мой друг!
— Не стану вам говорить, — продолжал незнакомец, — об опасностях всякого рода и битвах, какие нам пришлось выдержать со времени отъезда. Питая неограниченное доверие к своему начальнику, мы безропотно переносили все тяготы похода.
— Бедный дон Эстебан! — прошептал гасиендеро.
— На последнем привале, где я был, распространился по лагерю слух, будто недалеко находятся огромные залежи золота. Кучильо, нашего проводника, в ту пору не оказалось: он уже два дня находился неизвестно где. Несомненно, Богу было угодно, чтобы я спасся. Он внушил дону Эстебану мысль послать меня на розыски исчезнувшего проводника. Я получил от него приказание объехать округу лагеря, что и исполнил, несмотря на всю опасность, сопряженную с подобной поездкой. Итак, я тронулся в путь, стараясь разыскать его следы, что мне и удалось по истечении некоторого времени. Я ехал по следам Кучильо, как внезапно вдали заметил отряд апачей, охотившихся на мустангов. Поспешно повернул я своего коня назад, но дикие крики, раздавшиеся со всех сторон, показали мне, что меня заметили.
Здесь Гайферос — читатель, без сомнения, догадался, что это был он, — остановился на минуту, как бы погруженный в горестные воспоминания. После этого он рассказал, как его схватили индейцы, какой ужас он испытал при мысли об ожидавших его мучениях. Перейдя затем к описанию своей неудачной попытки к бегству, сопровождавшейся неимоверными мучениями, он продолжал:
— Настигнутый одним из индейцев, я получил удар, от которого свалился на землю. В то же мгновение я почувствовал, что острие ножа очертило огненный круг на моей голове. Вдруг я услышал ружейный выстрел, пуля просвистела мимо моих ушей, и я потерял сознание. Новые выстрелы заставили меня очнуться. Я хотел открыть глаза, но кровь заливала их. Я поднес руку к голове, пылавшей, как огонь, и в то же время холодной, как лед, — череп мой был обнажен: индеец сорвал с него кожу вместе с волосами. Вот почему, сеньор и сеньорита, я ношу на голове не снимая этот платок.
Во время этого рассказа холодный пот выступил на лице гамбузино. Его слушатели от ужаса содрогнулись.
После кратковременного молчания рассказчик прибавил:
— Быть может, мне бы следовало пощадить вас, да и себя тоже, умолчав об этих жутких подробностях!
Затем, продолжая рассказ, Гайферос поведал своим слушателям о неожиданной помощи, которую оказали ему три охотника, затаившиеся на островке. Когда рассказчик стал описывать мужественный поступок канадца, вынесшего его на руках на виду у апачей, дон Августин не сдержал возглас восхищения.
— Что же, их было двадцать человек на этом островке? — спросил он.
— Включая того гиганта, который спас меня, их было трое! — отвечал гамбузино.
— Вот истинные храбрецы! Но продолжайте, сеньор!
— Друзьями моего спасителя, — продолжал гамбузино, — были мужчина такого же возраста, то есть лет сорока пяти, и молодой человек с бледным лицом, со сверкающим взором и приятной улыбкой. Словом, это был прекрасный юноша, и смею вас уверить, сеньорита, что любой отец с гордостью назвал бы его своим сыном, любая женщина сочла бы себя счастливой, увидев его у своих ног! В те короткие промежутки, когда боль несколько стихала, я пытался спросить у своих освободителей их имена и положение. Но мне только и удалось узнать, что они — охотники за выдрами, путешествующие для собственного удовольствия, и, хотя это не совсем казалось правдоподобным, я не возражал.
Здесь донья Розарита невольно вздохнула. Быть может, она надеялась услышать одно имя.
Гайферос продолжал рассказывать происшествия, читателю уже знакомые.
Дойдя до исчезновения Фабиана и стараясь при этом, из чувства деликатности, обходить молчанием имена Кровавой Руки и Смешанной Крови, гамбузино воскликнул:
— Да, сеньорита, бедный молодой человек был схвачен индейцами и своею жизнью должен был искупить смерть их воинов!
— Что же сталось с этим молодым человеком? — перебил гасиендеро, почти столь же взволнованный, как и его дочь.
Розарита взглянула на отца с нежною благодарностью за ту заботливость, какая звучала в его голосе по отношению к молодому человеку, которым она так живо интересовалась. Гайферос подавил радость, которую он испытал, и продолжал свой рассказ, в силу той же деликатности избегая малейшего намека на сражение при Развилке Красной реки.
— Три дня и три ночи прошли для нас в страшной тревоге, хотя и растворенной слабым лучом надежды. Наконец, на четвертый день утром нам удалось неожиданно напасть на краснокожих похитителей и после отчаянной битвы гигант-охотник вырвал из рук врага того, кого он называл своим любимым сыном!
— Слава Богу! — вскричал гасиендеро со вздохом облегчения.
Розарита молчала, но ее радостная улыбка лучше слов говорила, что она чувствовала.
Здесь мы должны прервать на минуту рассказ Гайфероса для того, чтобы пояснить, что при описании внезапного нападения на индейцев канадца и его отряда на берегах Красной реки и поспешного бегства дона Августина с дочерью обе стороны, как бы по взаимному согласию, остерегались упоминать об именах участников этих происшествий. Правда, Розарита заметила, как Фабиан сражался рядом с канадцем, но ей не было известно имя охотника, равно как и то обстоятельство, что Фабиан находился в плену у пиратов прерий. Тем не менее она уже начинала, по-видимому, догадываться, кто был тот молодой человек, о котором рассказывал гамбузино.
