– Эй! Он перескочил... Великий Боже! Он свалится ! раздались возгласы среди зрителей.
Это они увидели, что Карлос на всем скаку пересек черту. Но тотчас же раздались громкие приветственные крики. "Viva! " неслось из долины. "Viva! " – кричали те, кто следил за Карлосом с плоскогорья.
В тот миг, когда конь, казалось, готов был перемахнуть за край обрыва, Карлос резко натянул поводья, и передние копыта коня застыли в воздухе. Осев на задние ноги, он словно врос в твердую, надежную почву плоскогорья. Так он замер в каких нибудь трех футах от края утеса. И тогда всадник поднял правую руку, снял сомбреро, помахал им в знак приветствия и вновь надел.
Для тех, кто смотрел снизу, это было великолепное зрелище. Темные силуэты коня и всадника, полные силы и красоты, застыли над обрывом, вырисовываясь на фоне синего неба. Руки и ноги всадника, каждый изгиб тела коня, даже конская сбруя были отчетливо видны. В то краткое мгновение, когда они неподвижно застыли над бездной, казалось, что это конная статуя, отлитая из бронзы, и вершина утеса служит ей пьедесталом.
Это длилось секунду, а воздух уже дрожал от громких «viva». Потом смотревшие снизу увидели, как всадник круто повернул коня и скрылся за кромкой утеса.
Испытание окончилось, и чувствительные женские сердца, тревожно, неистово стучавшие в груди всего минуту назад, уже снова бились спокойно и размеренно.
Когда охотник на бизонов вернулся в долину, все с новой силой закричали «viva» и замахали платками, приветствуя его. А он заметил лишь один платок, но большего ему и не надо было. Других он не увидел, да и не хотел видеть. Этот надушенный кусочек батиста, обшитый кружевом, был для него знаком надежды, знаменем, под которым он готов был пойти на еще более дерзкие и опасные подвиги. Маленькая, украшенная драгоценностями ручка высоко подняла платок и радостно махнула им в знак приветствия. Он видел это и был счастлив.
Он миновал скамьи, подъехал к повозке, спешился и поцеловал мать и сестру. Следом подъехал дон Хуан, тот, что держал за него пари, и некоторые заметили, что светловолосая девушка глядит не только на брата – ему приходиться делить ее нежные взгляды с другим, и этот другой – молодой скотовод. Даже последний тупица не мог не увидеть, что отвечают ей взгляды еще более нежные. Без сомнения, то была любовь, и они знали о чувствах друг друга.
Хотя дон Хуан был богатый скотовод и его величали «доном», однако на общественной лестнице он стоял лишь ступенькой выше охотника на бизонов; этой ступени помогло ему достичь богатство. Он не принадлежал к местной аристократии, да и мало заботился об этом, но он был храбр, энергичен и, пожелай он того, мог бы сблизиться с теми, в чьих жилах текла «голубая» кровь. Но, как видно, он вовсе не стремился к этому и уж во всяком случае он не хотел использовать для этого женитьбу.
Всякий, кто видел, какими пылкими взглядами он обменивался с сестрой охотника на бизонов, мог без труда предсказать, что дон Хуан не женится на аристократке.
Они были счастливы, те несколько человек, что собрались у повозки, и решили отпраздновать событие сластями, оршадом, лучшим вином из Эль Пасо. Дон Хуан не боялся потратить лишнее, да и чего ему было бояться, когда у него в кармане позвякивали пятьдесят золотых чистого выигрыша – те самые, потеря которых не давала покоя коменданту.
Сейчас комендант с хмурым видом бродил вокруг; время от времени он подходил ближе и нагло посматривал в сторону повозки. Он, разумеется, смотрел на Роситу. Избалованный сознанием, что он здесь неограниченный владыка, полковник Вискарра не привык, да и не старался скрывать свои намерения. Он так беззастенчиво выражал свое восхищение, что мало для кого оно осталось тайной. Встречаясь с ним взглядом, бедная девушка робко опускала глаза, и, когда дон Хуан заметил все это, им овладели гнев и тревога. Он знал, что за человек комендант Вискарра, знал, как опасен он, вооруженный властью. О свобода! Как ты прекрасна! Сколько рушится надежд, сколько горьких испытаний выпадает на долю любви, сколько разбивается сердец в краю, где нет тебя, где тираны властны вторгаться в чужую жизнь, властны преградить путь живому потоку чувства!
На лугу все еще продолжались игры, но они уже не вызывали прежнего интереса. Блистательный подвиг Карлоса на время затмил все остальное, притом, кое– кто из представителей власти был не в духе. Вискарра хмурился, Робладо выходил из себя, ревнуя Каталину. Алькальд с помощником надулись: оба крупно проиграли, поставив на рыжего петуха. Отцы иезуиты проигрались в карты, и христианское смирение изменило им. Один лишь городской священник был в духе и не прочь был снова пустить своего петуха в бой.
Наконец объявлены были заключительные состязания петушиные гонки. Это весьма увлекательный вид спорта, вот почему карты и прочие мелкие забавы были снова отложены и все приготовились смотреть гонки.
Петушиные гонки – типичная новомексиканская игра. Ее нетрудно описать. Вот она. Петуха подвешивают за ноги вниз головой к горизонтальной ветке на такой высоте, чтобы всадник мог достать до его головы и шеи. Петух привязан так, что если умело ухватить его и дернуть, можно сорвать его с дерева; но сделать это совсем не просто, потому что и шея и голова петуха намылены. Всадник должен галопом проскакать мимо дерева, и за тем, кто сорвет петуха, тотчас пускаются в погоню все остальные, всячески стараясь отнять у него добычу. В условленном месте он должен повернуть обратно и вновь прискакать к тому дереву, откуда начались гонки. Иногда его настигают на полпути и выхватывают у него петуха, а нередко бывает и так, что в горячке игры злополучную птицу разрывают на части. Если же удачливый всадник вернется, сохранив петуха в целости, его провозглашают победителем. Дело кончается тем, что он кладет свою добычу к ногам возлюбленной, и она – обычно одна из деревенских красоток – в этот вечер танцует фанданго с пернатым трофеем под мышкой. Это знак, что она высоко ценит внимание своего поклонника, а все остальные танцоры могут воочию убедиться, что ее возлюбленный ловок и смел. Это жестокое развлечение. Ведь нельзя же забывать, что несчастный петух, которого хватают и рвут на части, живое существо! Однако вряд ли кому– нибудь из жителей Новой Мексики хоть раз пришло на ум, что это жестоко. А если кто и подумал об этом, так, уж конечно, женщина: ведь обитательницы этой страны столь же милосердны, сколь жестоки их мужья и братья. Женщины мирятся с петушиными гонками, потому что таков обычай Новой Мексики. И найдется ли такая страна, где нет своих жестоких игр? Разве это разумно и последовательно – убиваться над петухом, если мы и сами превесело скачем по следу несчастной, затравленной лисы?
