Мальчик пробрался к себе в типи и закутался в одеяло. Ему показалось, что Матотаупа пошевелился на своей постели, но так ли это — он не был уверен.
На следующее утро по поселку распространилось известие, что у Харки и у Харбстены новые кони. Молодые Собаки были возбуждены и много кричали, потому что предполагались скачки. Харка был спокоен. Мальчики могли подумать, что он очень озабочен тем, как бы занять первое место. Харбстена тоже находился среди Молодых Собак. Только победитель последнего дня, сын Четанки, держался в стороне. Он сказал, что его мустанг поранил ногу. Может быть и так. Тем более, что Четан подтвердил, что животное хромает. Харка предложил Молодым Собакам подождать один день, пока конь-победитель поправится. Но мальчики не согласились: они горели желанием как можно скорее увидеть, как Харка будет скакать на бизоньем коне вождя, на коне, который перескочил через утыканного стрелами бизона. Харка — Пославший стрелы в бизона должен принимать участие в скачках! И он сдался.
Юные всадники собрались на берегу ручья, откуда начинался забег. Невысокая возвышенность была финишем. Там уже ждали всадников Четан и несколько юношей из союза Красных Перьев — судьи состязания.
По громкому крику Четана мальчики подняли коней в галоп. Матотаупа, стоя у кустарника, тоже наблюдал за всадниками, которые неслись на неоседланных конях. И вот уже стало видно, что двое борются за первое место: Пегий, на котором скакал Харбстена, и Серый, на котором был Харка. Матотаупа знал, что бизоний конь наверняка победит, но он увидел вскоре, и, может быть, увидел это только он, что Харка не дает коню полной воли.
Харбстена первым достиг высотки. Он поднял коня на дыбы, чтобы все его видели. И Молодые Собаки, и Харка, пришедший вторым, издали победные крики. Беспорядочной толпой ребята вернулись к ручью, где предстояли игры, а после скачек еще всем хотелось выкупаться. Коней пустили в табун.
Харбстена, который первый раз в своей жизни стал победителем в скачках, был окружен мальчишками.
Вечером Харбстена и Харка встретились перед палаткой отца. Харбстена подошел к старшему брату.
— Харка, зачем ты это сделал? Я не хочу, чтобы ты мне дарил победы.
Харка смолчал, но потом все же ответил:
— Я не тебе подарил эту победу, я подарил ее Пегому. И ты должен знать, что я не только могу побеждать, но умею переносить и поражения, — и он вошел в типи.
Харбстена остался один. Его самым горячим желанием было видеть в старшем брате друга, но всегда что-то стояло между ними, что-то мешало. И Харбстена не пошел в типи. Он вернулся к коню. Он гладил Пегого, который еще раз испытал чувство победы.
Через несколько дней после этого события в поселок вернулся Хавандшита.
Тощий старик с резко очерченным горбатым носом, выпуклым лбом и морщинистой длинной шеей сидел на лучшем из своих пяти коней. Медленным шагом ехал он во главе цепочки.
Дети, игравшие на берегу ручья, первыми заметили всадников. Они с уважением смотрели на жреца, который совершил чудо, снабдив их пищей и дав мир. Следом за Хавандшитой ехал Шонка, он вел за собой свободную лошадь. За ним — Чернокожий Курчавый в праздничной одежде Харки. На последнем коне
— рослый мужчина, очень похожий на Чернокожего Курчавого, и в такой же рваной одежде, в какой когда-то впервые появился в лагере мальчик.
Всадники перебрались через ручей и направились на площадку, где стояла типи Совета. Матотаупа уже ждал их. Хавандшита сошел с коня. Шонка, Курчавый и второй курчавый, видимо, его отец, тоже спешились. Кони были развьючены, и Унчида, Шешока м Уинона принялись устанавливать типи жреца.
Харка подошел и взял под уздцы лошадь Хавандшиты, чтобы отвести ее в табун. Шонка, видно оценив благоприятный момент, тут же передал Харке обоих своих коней, как будто Харка был обязан позаботиться и о них. Харка подавил в себе закипевшую злобу и взял поводья.
Вместе с Чернокожим Курчавым и его отцом он повел коней.
Чернокожий Курчавый изменился. Он, видно, неплохо питался эти дни, и щеки его округлились, а тело уже не было похоже на мешок с костями. Он превратился в обыкновенного стройного юношу. Его большие черные глаза сверкали, улыбка обнажала великолепные белые зубы. Курчавый успел узнать порядочно новых слов и постарался их тут же выложить:
— У вас прекрасный лагерь! Прекрасное место! Ручей! Из ваших палаток вкусно пахнет. Жареное мясо!
— Да, — ответил Харка. — Но ты должен не только есть, Чернокожий. Тебе надо научиться хорошо ездить верхом. Ты сидишь на коне, словно лепешка глины на спине бизона. Никто не знает, долго ли она сможет держаться или при случае отвалится.
— Харка — Твердый как камень, я не упаду. Конечно, я сижу на лошади как муха, которая не знает, где середина спины; конечно, я сползаю то вперед, то назад и ноги мои болят, а особенно болит то место, на котором я сижу. Но мне нравится ездить верхом. Я буду учиться всему, что умеешь ты: стрелять на скаку, висеть сбоку лошади, а если нужно, то и под ее животом. Я буду всему учиться.
Харка рассмеялся.
— Курчавый, ты молод, как зеленая трава, которую еще не опалило солнце, но тебе надо быстрее начинать учиться, а то, пока все узнаешь, станешь таким же старым, как Хавандшита. Но знай, пока научишься, набьешь себе немало синяков.
— Я согласен, Харка. Я готов учиться каждый день. А теперь пойдем быстрей. Моему отцу дают палатку, в которой много женщин. Это хорошо, это очень хорошо: они будут заботиться обо мне и об отце.
Харка очень удивился. Значит, Хавандшита уже определил, кого отец Курчавого возьмет в жены. В лагере только одна типи, в которой много женщин — целых пять: бабушка, ее дочь-вдова и три внучки. Муж молодой женщины погиб в последней схватке с пауни. Жизнь в этой палатке была невыносима, потому что в старуху часто вселялся злой дух. Может быть, поэтому до сих пор и не нашлось мужчины, который бы поселился в этой типи.
— Неужели твоему отцу хочется, чтобы в типи было много женщин? — спросил Харка, показывая Курчавому, как надеть путы на передние ноги коня.
— О, мой отец терпелив. Много женщин — много шума и разговоров, но он сумеет приучить их к послушанию.
— Ну, тогда вы быстро наведете порядок в вашей типи. Хау.
Чернокожий Курчавый хитро засмеялся:
— И каждый день хорошо приготовленная еда! Очень хорошо!
— Хорошо, если это будет так. Я надеюсь, что будет, — сказал Харка и покачал головой: всем было известно, что сумасшедшая бабка — страшная язва.
С этого дня в стойбище обосновались два новых обитателя. Отец Курчавого получил имя Чужая Раковина. Он действительно сумел навести порядок в типи женщин. Он, видно, умел заклинать злого духа, потому что и сумасшедшая бабка стала тиха, как лань. Все вздохнули легко оттого, что, наконец, в этой типи наступила тишина. Чужая Раковина был высокий и сильный мужчина. С каждым днем он все лучше и лучше овладевал языком дакотов и все больше и больше рассказывал о своей жизни по ту сторону Большой Воды, откуда его увезли в рабство белые. Он описывал девственные леса, где жили его предки, рассказывал об охоте на слонов и леопардов, о крокодилах и носорогах. И его типи становилась мала, потому что не могла вместить всех слушателей. Он говорил о неисчислимом множестве белых людей, об их каменных домах, рассказывал о мацавакенах, которые могут быть и небольшими и тогда называются ружьями, и такими громадными, что их едва тянут несколько лошадей, а из их огромного круглого жерла вылетают необыкновенных размеров ядра. Он видел и страшное чудовище, от которого бежали бизоны. Он знал, как строили для чудовища дорогу. И чаще всего его просили рассказывать именно о чудовище. Но никто не расспрашивал, каким образом Хавандшита освободил его, и сам он никогда не говорил, как это произошло. Молчал об этом и Чернокожий Курчавый.
