Над нашим лесным биваком кружили мириады комаров и всякой мошкары, но я уже не хуже индейцев переносил эту напасть. Все же Мендука счел нужным напомнить, что ночью в этих местах нас подстерегает еще большая пакость — сосущие кровь летучие мыши, которых испанцы называют вампирами.
Чтобы уберечься и от этой божьей кары, я приказал перед сном развесить гамаки по кругу, а с четырех сторон разложить костры; и всю ночь их жечь. Вампиры не терпели даже малейших проблесков света.
От вампиров мы отделались, но примерно за час до рассвета на нас обрушилась иная неожиданная напасть, поднявшая всех на ноги. Огромный, многотысячный поток плотоядных муравьев пересек наш лагерь, подняв в нем страшный переполох. Гамаки у нас были привязаны к стволам деревьев, и не знающие преград муравьи сотнями сначала взбирались на них, а оттуда переползали в гамаки, злобно атаковав спящих. Челюсти у них были дьявольски острыми, и грызли они, как злые собаки. Не оставалось ничего иного, как выскочить из гамаков и, отбежав шагов на двадцать в сторону, судорожно стряхивать с себя злобных дьяволят, вгрызавшихся в наши тела. Прошло немало времени, пока мы освободились от преследователей и муравьиное воинство прошествовало через наш лагерь дальше в поисках новых жертв. Эти плотоядные муравьи несли неизбежную смерть всему живому, неспособному спастись от них немедленным бегством. Ходили слухи, что гвианские плантаторы, когда хотели «достойно» наказать строптивого раба, накрепко привязывали его к дереву на пути шествия этих насекомообразных палачей и так чинили суд и расправу: через час раб погибал в нечеловеческих муках, до костей обглоданный муравьями.
После полуночи течение реки изменило направление, и мы, все-таки кое-как отдохнув, невзирая на муравьиное нашествие, свернули бивак и двинулись дальше, на третий день благополучно достигнув берегов залива Потаро, где и высадились в своем селении Кумака. Здесь нас сердечно и радостно приветствовали верховный вождь Манаури и все наши братья-араваки.
Наряду со множеством достоинств араваки обладали и одним весьма огорчительным недостатком — неистребимой тягой к алкоголю. И не приходилось удивляться, что в течение трех дней в честь нашей победы на Каииве продолжались бесконечные пьяные оргии. Хмельное до беспамятства хлестали все, кроме Ласаны, ее младшей сестры Симары, Арасибо. Арнака, Вагуры и меня самого, да еще нескольких более рассудительных и благоразумных воинов. Когда пиршества и танцы наконец утихли и все протрезвели, я собрал всех жителей Кумаки во главе с верховным вождем Манаури, главой рода Черепахи, на совет; мне важно было знать, как они отнесутся к созданию в Кумаке такого мощного боевого отряда, который навсегда отобьет у кого-либо охоту на нас нападать.
Идею встретили со всеобщим восторгом, особенно доволен был Манаури, обещавший всяческую поддержку во всех моих начинаниях. Не откладывая, мы все, включая и женщин, сразу же принялись за осуществление этого благого дела. Они горячо поддержали нас, хотя на их долю выпала особенно трудная задача, поскольку теперь только часть из них оставалась на сельскохозяйственных работах в поле, а значит, им предстояло трудиться за двоих: за себя и своих боевых подруг, изъявивших желание наряду с мужчинами обучаться военному ремеслу по примеру тех карибок, которые в военном деле но уступали своим мужчинам.
Военному делу я был обучен сызмальства. Живя еще в лесах Вирджинии, я знал, что такое дисциплина, умел выследить врага, любил оружие, особенно огнестрельное, словом, по натуре, привычкам и симпатиям был настоящим солдатом. Теперь я решил привить эти навыки и своим друзьям-аравакам, ибо араваки на Ориноко понимали, что для них это вопрос жизни или смерти.
В Кумаке насчитывалось тогда около пятисот мужчин, женщин и детей, а в расположенной в трех милях от нас Сериме — неполных триста человек, к тому же истощенных опустошительной эпидемией оспы, занесенной испанцами из Ангостуры, а также бесконечными племенными раздорами и губительными интригами старейшин.
К обучению военному делу у нас приступило более ста семидесяти добровольцев, в том числе пятьдесят женщин, в основном девушек и молодых жен наших воинов. Женщины подчинялись Ласане, а весь учебный отряд мужчин и женщин целиком — мне. Мужчин я разделил на восемь групп, во главе которых стали Арнак, Вагура, Мабукули, Уаки, Конауро, Мигуэль с несколькими неграми, Мендука с десятком своих варраулов и я с особым отрядом. В этот отряд входили около двадцати лучших наших разведчиков и шаман Арасибо. Я не упомянул Манаури, поскольку он осуществлял верховную власть над всеми араваками, жившими на берегах Ориноко.
Учеба с самого начала велась напряженно, в ускоренном темпе. Меня, да и всех остальных радовало и приятно удивляло, что энтузиазм воинов не угасал, как вспыхнувшая солома, а напротив, с каждым днем все возрастал — араваки относились к военным занятиям как к увлекательной игре. Дух здорового соперничества вселял в их гордые сердца стремление быть лучшим, самым лучшим! Самым лучшим в стрельбе из мушкета или пистолета по подвижной цели, быть лучшим в метании копья и стрельбе из лука, в плавании, в нырянии и гребле. Стать бегуном, догоняющим серну; борцом, не знающим поражений; следопытом, способным прочитать любые следы; уметь слушать дыхание джунглей и подражать голосам птиц и зверей; постичь тайны земли, воды и неба; изучить все травы, цветы и корни в джунглях, познать их лечебные свойства; развить в себе зоркость орла.
Но и это еще не все. Надлежало до тонкостей постичь все военные премудрости борьбы с врагом: как взаимодействовать в бою друг с другом и отряд с отрядом, как закалять тело и дух, воспитывать в себе отвагу и мужество в сочетании с благородством и милосердием.
С первых же дней я установил суровую и жесткую дисциплину, решив, что плевелы при этом отсеются, слабые и нестойкие уйдут сами, а в отряде останутся лишь наиболее сильные и выносливые. Но результаты превзошли все мои самые смелые ожидания. Дисциплина никого не испугала, и приходилось только удивляться, сколь глубоко овладело араваками стремление стать сильными и способными противостоять врагу. Наивысших похвал заслуживали наши женщины. Они не уступали мужчинам ни во владении оружием, ни в выносливости. Два десятка пистолетов и мушкетов в их руках стали грозным оружием. Особую гордость вызывали у меня Ласана и ее младшая сестра Симара. Эта восемнадцатилетняя плутовка творила с пистолетом и луком буквально чудеса. Мчась стрелой (а Симара по-аравакски значит — стрела), она из пистолета или лука с расстояния в сорок шагов на бегу без промаха попадала в любую мишень, и притом всегда точно в область сердца.
