Послушный ее голосу, пес, рыча, побежал в дом. Он был очень недоволен и, как видно, хотел испробовать свои зубы на ногах чужого коня.
– Благодарю вас, прекрасная сеньорита, – сказал офицер. Вы так добры, что защитили меня от этого свирепого зверя. Хорошо, если бы в этом доме я боялся только его одного.
– Чего же еще вы боитесь, сеньор? – удивилась Росита.
– Ваших глаз, милая девушка. Они куда опаснее, чем острые зубы вашего пса, – они уже ранили меня.
Росита покраснела и отвернулась.
– Кабальеро, – сказала она, – вы, наверно, приехали сюда не для того, чтобы смеяться над бедной девушкой. Могу я спросить, что у вас за дело?
– Никакого дела, прекрасная Росита, просто я хотел увидеть вас... Нет, нет, не уходите! У меня есть дело, есть... Видите ли, у меня в горле пересохло, я хотел напиться. Вы ведь не откажетесь дать мне глоток воды, прекрасная сеньорита?
Теперь он говорил торопливо и сбивчиво, стараясь во что бы то ни стало удержать девушку, которая уже готова была оборвать этот разговор и уйти в дом. Вискарру вовсе не мучила жажда, и, уж во всяком случае, он не хотел пить, но закон гостеприимства, конечно, заставит девушку принести воды, а там он, быть может, сумеет добиться и большего.
Ничего не ответив на его льстивые речи, Росита вошла в дом и тотчас вернулась с тыквенной чашей, полной воды. Подойдя к просвету в изгороди, который служил воротами, Росита подала воду Вискарре и стала ждать, пока он напьется и вернет чашу.
Не желая показать, что его просьба была только предлогом, комендант через силу сделал несколько глотков, потом выплеснул оставшуюся воду и протянул чашу Росите. Та хотела взять ее, но Вискарра продолжал крепко держать чашу и не сводил с Роситы дерзкого, настойчивого взгляда.
– Очаровательная сеньорита, – сказал он наконец, – вы были так добры! Нельзя ли поцеловать вашу прелестную ручку?
– Что такое, сударь? Отдайте, пожалуйста, чашу.
– Нет, сперва я заплачу за питье. Согласны?
И он бросил в чашу золотой.
– Нет, сеньор, я не могу взять деньги. Ведь я просто исполнила свой долг. Мне не нужен ваш золотой, – твердо закончила она.
– Очаровательная Росита! Вы завладели моим сердцем, почему же заодно не взять и золотой?
– Я вас не понимаю, сеньор. Возьмите, пожалуйста ваши деньги и отдайте чашу.
– Я отдам ее только вместе с золотым.
– Тогда оставьте ее себе, сеньор, – сказала девушка, поворачиваясь, чтобы уйти. – Меня ждет работа.
– Нет, постойте, сеньорита! – воскликнул Вискарра. – Не откажите еще в одной любезности. Я хотел попросить огня для сигары. Вот, возьмите чашу! Видите, она пустая. Вы ведь простите меня за то, что я предлагал вам этот золотой?
Вискарра видел, что девушка оскорблена, и своими извинениями старался успокоить ее.
Росита взяла у него чашу и пошла в дом, чтобы исполнить его просьбу.
Через минуту она вновь появилась, неся на небольшом совке немного жару из очага.
Дойдя до ворот, она с удивлением увидела, что офицер спешился и привязывает коня к столбу.
– Я устал с дороги, – сказал он, когда Росита протянула ему совок. – Солнце так печет! Если позволите, сеньорита, я войду в дом и отдохну немного.
Эта новая просьба была неприятна девушке, но отказать она не могла, и через минуту, звеня шпорами и бряцая саблей, комендант вошел в дом.
Росита следовала за ним, не произнося ни слова. Ни словом не удостоила вошедшего и ее мать – она сидела в своем углу и не обратила на офицера ни малейшего внимания, даже не взглянула в его сторону. Пес, грозно рыча, стал кружить около него, но молодая хозяйка прикрикнула на пса; собака снова улеглась на циновку, но не спускала с незваного гостя злобно сверкавших глаз.
Едва Вискарра вошел в дом, ему стало не по себе. Он видел, что ему не рады. Росита не произнесла ни единого приветливого слова, и старуха и пес ничем не проявили своего гостеприимства. Наоборот, все заставляло коменданта безошибочно чувствовать, что он здесь нежеланный гость.
Но Вискарра не привык считаться с чувствами подобных людей. Он не обращал внимания на их приязнь или неприязнь, особенно когда это мешало его удовольствиям; и, закурив сигару, он преспокойно уселся на скамью с полной непринужденностью, как у себя дома.
Некоторое время он молча курил.
Между тем Росита выдвинула ткацкий станок и, опустившись перед ним на колени, принялась за работу, словно в комнате никого чужого и не было.
– О, да как это хорошо придумано! – воскликнул офицер, делая вид, что его очень заинтересовала работа девушки. – Мне давно хотелось взглянуть, как их делают, эти шали... ведь это шаль, правда? Честное слово, очень интересно! Вот, значит, как их ткут. Можете вы сделать ее за день, сеньорита?
– Да, сеньор, – был короткий ответ.
– А эта пряжа бумажная, правда?
– Да, сеньор.
– А какой милый узор! Это вы сами придумали?
– Да, сеньор.
– Я вижу, это настоящее искусство! Хотел бы я понять, как переплетаются эти нити.
Он поднялся со скамейки и, подойдя к станку, опустился на колени.
– В самом деле, до чего хитро придумано! Знаете что, милая Росита, поучите-ка и меня этому делу. Хорошо?
Старуха до этой минуты сидела неподвижно, глядя в землю, но, услышав имя дочери в устах незнакомца, вздрогнула и оглянулась на него.
– Я не шучу, – продолжал он между тем, – ведь это очень полезное искусство! Вы не могли бы меня выучить?
– Нет, сеньор, – последовал односложный ответ.
– Ну что вы! Не такой уж я тупица! Я думаю, что научусь... Кажется, надо только взять вот эту штучку, – он наклонился и положил руку на челнок так, что его пальцы касались пальцев девушки, – и вот так пропустить ее между нитей... верно?
Но тут, словно охваченный безумной страстью, он, казалось, забылся и, внезапно понизив голос, глядя на залившуюся краской девушку, продолжал:
– Росита, прелесть моя! Я люблю вас... Один поцелуй, прекраснейшая... только один поцелуй!
И прежде чем она успела увернуться, он обнял ее и крепко поцеловал в губы.
Девушка закричала, и в ответ раздался другой крик, громкий, неистовый.
Старуха, которая до этой минуты все еще сидела, согнувшись, в своем углу, вскочила и, как тигрица, кинулась на офицера. Мгновение – и ее длинные, костлявые пальцы вцепились ему в горло.
– Прочь, ведьма, прочь! – закричал он, стараясь вырваться. – Прочь, говорю! Или я зарублю тебя, проклятая... Прочь, тебе говорят!
Но старуха кричала не переставая и не выпускала его; она хватала его за горло, рвала эполеты и все, что попадало под руку.
