Сев на лошадей, углубимся в степь. Вот из-под ног лошадей вылетел выводок тетеревов; там мелькнула антилопа, здесь — страшная змея, там сверкнул злыми глазами голодный степной волк. А вот бешено мчится табун диких лошадей. Вдали, на самом горизонте, виднеется черная полоса — уж не дым ли это? Нет, огромное стадо бизонов. Подъехав ближе, увидим, что тут была охота и много животных лежат убитыми. К ним подъезжают индейцы — это племя сиу на охоте. Они дружески приветствуют нас, мы соскакиваем с лошадей и подходим ближе. Трубка мира передается из рук в руки, и мы дружески беседуем. Вскоре появляются женщины и дети индейцев, чтобы снять шкуры и разделать туши бизонов.
Охотники приглашают в свою деревню. Там нас радушно встречает вождь и ведет в свой вигвам.
А вот как ловят и приручают индейцы диких лошадей, которые очень чутки и норовисты. Подскакав к табуну диких лошадей, индеец ловко накидывает лассо на шею выбранного животного. Лассо — длинная ременная веревка с петлей на конце. Петля душит лошадь, та останавливается, и индеец опрокидывает ее на землю; затем, спрыгнув со своей лошади, он быстро связывает передние ноги добычи, накидывает недоуздок и понемногу отпускает лассо. Дикая лошадь хочет стремительно вскочить, но индеец висит на недоуздке, и лошадь успевает только подняться на передние ноги и как бы сидит. В это время индеец страшным криком пугает животное, потом закрывает ему глаза и начинает дуть ему в ноздри. Как только лошадь почувствовала дыхание индейца, она начинает успокаиваться, и через пятнадцать — двадцать минут он садится верхом, и лошадь уже не пытается бежать.
Но есть еще шиены, то есть укротители лошадей, которые ловят их иным способом. Отогнав от табуна в сторону какую-нибудь дикую лошадь, индеец соскакивает на землю и ровным быстрым шагом идет за ней. Лошадь уносится с быстротою вихря. Несколько времени спустя она опять видит своего преследователя, — и мчится с испугом прочь, но с каждым разом расстояние между ней и преследователем уменьшается, лошадь от испуга и бега ослабевает, и вскоре индеец подходит настолько близко, что закидывает свое лассо — охота закончена.
Индейцы хорошо знают эту странную особенность бега диких лошадей, да и оленей, лосей, других животных, а именно то, что они никогда не бегут прямо, а описывают кривую линию, и непременно влево. Оттого пеший индеец, идя прямо, сокращает себе расстояние, видя направление, куда бежит животное, и потому даже рассчитывает точку, где оно остановится.
Мне очень хотелось понять причины такого поведения животных, но никто из индейцев объяснить его не мог. Однажды в верховьях Миссури я направлялся с проводником в деревню племени сиу. Но мы забыли компас, а день был туманный, без солнца, и вот, идя по степи, мы заплутали, а на третий день снова вышли к тому месту, откуда отправились, и вышли именно по левой стороне. Когда мы рассказали об этом индейцам, то все они подтвердили, что так всегда бывает.
Относительно охоты на бизонов, мне хочется сказать несколько слов о том, как я участвовал в этой охоте в первый раз. Я жил тогда в американской меховой конторе, на берегу Миссури. Управляющий Мекензи, узнав, что на противоположном берегу появилось в степи огромное стадо бизонов, организовал охоту.
Собралось несколько человек конных стрелков, и многие служащие конторы также приняли участие в охоте. Мекензи и два его приятеля, майор Сендорф и Шардон, были самые опытные и потому руководили остальными. Мне дали огромную охотничью лошадь, которую звали Шуто. Нам велено было стрелять, едва бизоны почувствуют тревогу. Так и сделали. Только бизоны бросились бежать, все стали палить, стараясь убивать наиболее жирных самок, а я, как новичок, облюбовал огромного старого быка, и, пробившись к нему, выстрелил, но, видно, неудачно, так как бизон продолжал бежать; второй выстрел был вернее, я ранил бизона в лопатку. Он захромал и все-таки с налитыми кровью глазами, поднявшейся гривой порывался ко мне. Несчастное животное так было красиво в этот момент, что я не выдержал и, схватив свой альбом, который беру даже на охоту, стал его зарисовывать, и только после этого я пристрелил своего бизона. Опытные охотники смеялись, что я выбрал такое старое животное, но я был горд своей победой, и немного сконфузился лишь тогда, когда увидел, что у Шуто прострелено ухо, — очевидно, это я сделал своей первой пулей.
Простившись с Мекензи и его товарищами, я, Батист и Богатырь отплыли в лодке вниз по Миссури в Сан-Луи. Батист был француз, а Богатырь — американец, с берегов Миссисипи. Оба служили охотниками в американской конторе мехов и теперь возвращались домой. Мы были хорошо вооружены, у меня было двухствольное ружье для мелкой дичи, прекрасный карабин и пара пистолетов. В лодке лежали боевые припасы и рыболовные снасти, а также сухая провизия, кофе, чай, сахар, соль и необходимая утварь. Питание себе мы добывали охотой. С нами в лодке был еще один спутник. Мекензи мне подарил ручного орла, и я для него приделал высокую жердь на носу лодки; на ней он и сидел, зорко глядя вокруг. Иногда он взлетал и следовал за нами в нескольких футах. Каждый вечер перед закатом мы останавливались, разводили костер и варили себе ужин, но затем продолжали путь до ночи, и тогда только выходили из лодки и, не разводя огня, закутывались в шкуры бизонов и спали. Мы принимали эти предосторожности из боязни, что нас заметят индейцы и примут за охотников, которых они ненавидели и за которых пришлось бы отвечать нам.
Однажды мы увидели недалеко от берега стадо бизонов; Батист и Богатырь, причалив, бросились к ним со своими карабинами, а я спокойно уселся на берегу и стал зарисовывать чудный зеленый холм, поставив предварительно на огонь кофейник. Послышались выстрелы, и мной вдруг овладел пыл охотника; схватив ружье, я бросился к ущелью, где пробегали бизоны, и стал стрелять без разбора.
Наконец стадо скрылось, но много убитых животных осталось на месте, и мне стало очень неприятно и стыдно такой бесцельной бойни.
Когда я вернулся к лодке, мой кофейник не только выкипел, но и распаялся — и я принял это как необходимое возмездие. Зато мой орел наслаждался свежим мясом. Несколько дней спустя мы плыли между высокими утесами. Вдруг орел сорвался с жерди и высоко взлетел, описывая круги. Я был уверен, что он улетит насовсем, но орел бросился на скалу и быстро вернулся в лодку, держа в клюве страшную змею, которую и принялся есть над головой сидевшего всегда на носу Батиста. И нельзя сказать, чтобы тот остался равнодушен к такому опасному соседству...
На ночь мы всегда старались пристать к песчаной косе или берегу, чтобы меньше мучиться от москитов, которые держатся ближе к траве.
