Глава первая
В Бискайском заливе
Был конец июня 179… года; сердитые волны Бискайского залива успокаивались после неистового шторма, столь редкого здесь в это время года, но катились они по-прежнему тяжело. Временами налетал порывами разгневанный ветер, как бы напоминая о своей былой мощи, но каждая такая попытка становилась все слабее. Темные тучи, согнанные сюда бурей, теперь разбегались, уступая могучим лучам солнца, разрывающим их на части чудесным потоком света и жара. Сверкающие лучи падали с неба, пронизывая толщу воды Атлантики, но, казалось, не касались одного предмета, который с трудом можно было различить на фоне необъятного небосвода. Это был остов корабля, лишенного мачт, полузатопленный, всплывающий, словно пробка, над волнами, когда те наступали на него. И когда вода перехлестывала через планшир и казалось, что корабль окончательно погружается в море, он уже в следующее мгновение всплывал снова, сливая воду сквозь бортовые орудийные порты.
Сколько же тысяч кораблей и многомиллионных состояний погребено в бездне океана по милости людского невежества или страха! Какие россыпи сокровищ, должно быть, покоятся на его дне! Какое богатство сокрыто среди подводных скал в этой бездонной пучине, сжатое массой воды, чтобы пролежать в этом укрытии, дожидаясь разрушения всей Вселенной и возвращения Хаоса!
Корабль, о котором мы упомянули, находился, судя по всему, в бедственном положении и был похож на утопающего, цепляющегося за соломинку. Однако он был, видимо, очень прочен и упрямо держался на плаву.
«Секэшен», прекрасный и хорошо оснащенный корабль, шел из Нового Орлеана в Европу с грузом хлопка. Командовал им, как принято говорить, настоящий моряк, а команда состояла из отважных и знающих свое дело матросов. Когда судно пересекло Атлантику, то попало в сильнейший шторм, который и загнал его в одну из бухт Бискайского залива. «Секэшен» потерял все мачты и получил такую сильную течь, что откачивать воду стало делом бесполезным. Прошло пять дней с тех пор, как охваченная страхом команда покинула судно на двух шлюпках, одна из которых затонула, и те, кто находился в ней, погибли. Судьба другой оставалась неизвестной.
Мы сказали, что команда покинула судно, но вовсе не утверждали, что с него сошли все живые существа. В камбузной надстройке, которая, к счастью, смогла противостоять разрушительным ударам волн, находились трое: мужчина, женщина и ребенок. Мужчина и женщина были негры, а ребенок, которого женщина держала на руках, был белокожим. Он выглядел изможденным, бледным и тщетно пытался добыть пропитание из оскудевшей груди кормилицы. По черным щекам женщины, прижимавшей дитя к груди, текли слезы. Не заботясь ни о чем более, как только о своей почти невесомой ноше, она хранила молчание и дрожала от холода. Когда корпус судна зарывался в очередную волну, ноги ее оказывались по колени в воде.
Мужчина сидел напротив нее на железной скамейке, прикрепленной к внутренней обшивке камбуза. За эти долгие часы он также не проронил ни единого слова. Его осунувшееся лицо, толстые, рельефно выступавшие на фоне ввалившихся щек губы, торчащие, острые скулы, глаза — одни белки, — короче, вся его фигура являла собой скорбную картину в отличие от женщины, чьи мысли были сосредоточены на ребенке, а не на своей собственной персоне. Но мужчина еще не утратил способности чувствовать, хотя казалось, что от избытка страданий душевные силы его уже иссякли.
— Горе мне! — воскликнула негритянка усталым голосом после длительного молчания, откинув при этом голову в полном изнеможении. Ее товарищ по несчастью ничего не ответил, но наклонился вперед, как бы разбуженный ее голосом. Затем он приоткрыл дверь и, выглянув наружу, посмотрел в ту сторону, откуда дул ветер. В глаза ему ударили брызги, и лицо его еще более омрачилось. Он вздохнул и опустился на свое место.
— Что ты думать, Коко? — спросила негритянка, тщательнее, чем прежде, укрывая ребенка и склонив к нему голову.
Взгляд, полный неуверенности и страха, был его единственным ответом, он продолжал дрожать от холода и голода.
Часов в восемь утра море стало успокаиваться. К середине дня солнечное тепло проникло сквозь щели и в их укрытие. Негр, казалось, оживал. Наконец он встал, с усилием приоткрыл дверь. Волнение почти улеглось, и лишь время от времени одинокие валы накатывали на корабль. Крепко ухватившись за косяк двери, Коко высунулся наружу, чтобы осмотреть горизонт.
— Что ты видеть, Коко? — спросила женщина, заметив, что его взгляд устремился в одном направлении.
— Пусть Бог помогать мне! Я думать что-то видеть. Но глаза много соль, и я ничего почти не видеть.
— А что ты думать видеть, Коко?
— Только немного облака, — отвечал он, отступая назад и с глубоким вздохом усаживаясь снова на железную скамью.
— Горе мне! — спустя некоторое время воскликнула негритянка, пристально всматриваясь в ребенка. — Бедный маленький масса Эддард. Он очень плохо выглядеть. Я бояться, что он скоро умирать. Смотри, Коко, он больше не дышать!
Голова ребенка была запрокинута; казалось, жизнь оставила его.
— Джудит, нет больше молоко для маленький? Если нет, то как он жить? Но постой, Джудит. Я сунуть в рот ребенку мой маленький палец. Конечно, масса Эддард не умирать, если он сосать.
Коко сунул палец в рот ребенку и тут же ощутил легкое посасывание.
— Джудит! — воскликнул Коко. — Масса Эддард не мертвый! Посмотри, теперь есть молоко?
Бедная Джудит печально покачала головой, и слеза скатилась по ее щеке. Она знала, что тело ее истощено.
— Коко, — произнесла она, смахивая слезу тыльной стороной ладони, — можно брать кровь моего сердца для Эддарда, но молоко у меня нет! Все молоко кончаться!
Пылкие слова, которыми Джудит выразила всю свою привязанность к малышу, навели Коко на одну мысль. Он извлек из кармана нож и хладнокровно рассек чуть ли не до кости свой указательный палец. Потекла кровь и каплями стала стекать с пальца, который он тут же поднес ко рту ребенка.
— Смотри, Джудит! Масса Эддард сосать! Он не умирать! — воскликнул Коко, радуясь успеху своего предприятия, забыв на время об их безнадежном положении.
Ожив от такого удивительного питания, ребенок постепенно набирался сил и через несколько минут стал сосать весьма энергично.
— Смотри, Джудит, как масса Эддард это вкусно, — продолжал Коко. — Сосать, масса Эддард, только сосать! Коко иметь десять пальцев, и масса Эддард долго сосать, пока они пустеть!
Но ребенок вскоре насытился и уснул на руках негритянки.
